ПРОЗА

Григорий Моисеевич был обычным мужчиной слегка за 60, не имевшим ни жены, ни денег, ни талантов. Где-то у него были дети, а может быть даже и внуки, но они не горели желанием поддерживать связь с отцом, объясняя это тем, что когда-то он бросил их мать. Его не особо печалило такое положение дел, и о семье он вспоминал только напившись, да и то не всегда. Жизнь его текла скучно и размеренно: пенсия приходила с регулярными опозданиями в несколько дней и, по его мнению, с недоимками, и полностью уходила на еду и ЖКХ. Деньги на водку без особого труда со стороны Григория Моисеевича приходили с подработки вахтёром в ближайшей музыкальной школе. Молния на его старой куртке, купленной ещё в браке, была на удивление крепкой, а вот пуговицы на более новой рубашке отрывались с завидной регулярностью.
Однажды его обвинили в избиении какой-то там богатенькой девушки. Естественно, старик этого не делал: «Нужны ему проблемы?», - но денег на хорошего адвоката не было, вот и отсидел пару лет.
Отправляясь в заключение, Григорий Моисеевич не думал о каких-то проблемах, которые оно может вызвать в его последующей жизни, да если бы и задумался, ему в голову не пришло бы ничего серьёзного. Однако, проблемы возникли. За два года пенсия стала ощутимо меньше, а водка и коммунальные услуги подорожали, и ему срочно требовалась работа. Почти неделю старик скрупулёзно просматривал все газеты в поисках подходящих вакансий, однако везде отвечали, что с судимостью, к сожалению, не берут. Это раздражало и заставляло отчаяться. Ещё больше раздражало то, что некоторые объявления его внимание, слегка рассеянное, с подкрадывающейся деменцией, пропускало, и приходилось просматривать одну газету по несколько раз. Одно такое объявление, забившееся в самый угол страницы, старик увидел лишь на третий раз.

Срочно требуется работник! Зарплата от 25 до 30 тысяч рублей в месяц в зависимости от обязанностей. Допускается судимость или инвалидность! Возраст не важен! Варианты обязанностей и другие подробности по телефону: +7 *** *** ** **

Подслеповатые глаза за толстыми заляпанными стёклами очков впились в строчки мелких букв на грязно-серой мятой бумаге. «Допускается судимость или инвалидность», - застучало победным маршем в его голове, покрытой морщинистой кожей и сальными седыми волосами. Он засмеялся, отшвырнул газету, медленно поднялся со старого пыльного кресла, тяжело опираясь на подлокотники, и заковылял к телефону.
На следующий день стояла премерзкая, но совершенно обычная для русской осени, промозглая и ветреная погода. Прохожие с явным непониманием и чуть менее явной брезгливостью поглядывали на старика в старомодной, сильно поношенной одежде, стоявшего, прислонившись к холодной стене дома, и с нетерпеливой улыбкой озирающегося по сторонам. Он вызывал у людей неприязнь: кого-то ждёт? Но почему в таком ничем не примечательном месте? Может быть, он бомж? Но почему он такой довольный и не просит милостыню? Просто псих? Почти никто не замечал маленького тёмно-синего значка с буквами ИГ на груди Григория Моисеевича, однако сам старик безумно гордился этим новым приобретением. С сегодняшнего утра, точнее с семи часов пятнадцати минут, он был членом небольшого неофициального сообщества «Империя Голубей». Его обязанность состояла в том, чтобы проводить воспитательные беседы с людьми, мучившими голубей. Все обязанности в сообществе делились на лёгкие, за их исполнение платили 25 тысяч и обеспечивали регулярные нагоняи за лень и халатность; средние, за них платили 27 тысяч и не замечали сотрудника; и сложные, за них платили почётные 30 тысяч. Деньги перечислялись на банковский счёт. Обязанность Григория Моисеевича была сложной, потому что никто в этом усталом и довольно бедном городке не мучил голубей, все были заняты повседневной рутиной, и найти нарушителя стоило больших трудов.
Целыми днями старик бродил по своему району, иногда останавливаясь, чтобы отдохнуть. Всегда у него с собой был пакетик с крупой или хлебными крошками. Каждый месяц он снимал со счёта положенные 30 тысяч. Жизнь Григория Моисеевича совершенно наладилась, за исключением некоторых мелочей: то забывал поесть, то, задумавшись, забредал на незнакомые улицы, но эти и подобные вещи объяснялись возрастом. Однажды, когда он проработал в «Империи голубей» уже почти 5 месяцев, он решил постирать куртку и убрать её в шкаф до следующей осени: постепенно становилось теплее, и старого свитера было вполне достаточно. Забывчивость снова дала о себе знать: он не отцепил значок. Лишь достав куртку из стиральной машины, старик заметил, что на ней не хватает маленького металлического кружочка, ставшего почти родным. Наверное, оторвался во время стирки. Стало как-то грустно.
Вот уже около года Григорий Моисеевич работал в «Империи голубей». Теперь он знал в лицо почти каждого голубя своего района, а все люди знали в лицо его и запрещали своим детям подходить к «странному дедушке». Однажды, он, как обычно, отправился в банк за своей зарплатой.
- Извините, но Ваш счёт пуст. - услышал Григорий Моисеевич вежливую и равнодушную фразу от девушки по ту сторону стекла.
В мире никогда не существовало такой бесполезной организации, как «Империя голубей», на куртке Григория Моисеевича никогда не было маленького синего значка, а деньги, которые он снимал со счёта накопились, пока он сидел в тюрьме. Вскоре старик умер от воспаления лёгких. Была осень, и он ещё не надевал куртку, однако один из дней выдался особо холодным, и проведя на улице несколько часов, он почувствовал слабость. Сначала никто не обратил внимания на отсутствие на улице человека, который уже стал частью обыденного серого пейзажа, потом думали, что он заболел. Он и правда серьёзно болел, однако недолго. Уже через четыре дня температуры и периодического бреда этот ничем не примечательный и никому не нужный человек умер. Через две недели соседи забеспокоились, вызвали скорую и что там ещё полагается. Выломав старую хлипкую дверь, люди нашли Григория Моисеевича в кресле на кухне. Его голова безвольно свесилась на бок, тело было расслаблено и немного сползло с кресла. На столе, на полу и в шкафах были беспорядочно свалены пакеты с крупой.

рассказ

Смерть с усталостью располагается в нигде. Ну, разумеется. А где, по-вашему, должна жить Смерть? Не в обычном же доме на улице Репина? Или Ленина? Или... Ну, где-нибудь, где вообще невозможно представить Смерть. Возможно, в радужном мире единорогов?
Хотя, Смерть везде представить невозможно, и всё же, она может объявиться повсюду. Нигде звучит довольно страшно. Но вы просто не были там.
У Смерти есть довольно милый чёрный диван, заваленный чёрными балахонами чёрный шкаф и даже огромный чёрный телевизор на стене. Тоже чёрной.
По правде говоря, здесь всё чёрное, потому что сделано из ничего, и сливается в огромное нигде. Скептики скажут: «Нет у Смерти огромного чёрного телевизора. И шкафа. И дивана. У неё ничего нет.»
Но Смерть уверенна, что где-то в этом нигде они есть. Просто темно и не разглядишь.
А вам, скептики, искренне советую избегать трамваев. В целом, у Смерти дома довольно уютно. Она стягивает чёрный балахон и отпускает его. Тут же, он рассасывается в нигде. Под ним находится ослепительно чёрная футболка с принтом какого-то популярного сериала, который Смерть однажды видела мельком, когда забирала одного парня. По телевизору шёл. Вообще, Смерти абсолютно не нравится чёрный цвет, но приходится носить. Потому что, когда Смерть отправилась забирать своего первого человека, тот был очень недоволен ее видом. Он спросил: «Ну и кто ты?» Смерть не знала, что сказать. Но не стоит её винить. Все мы волнуемся на первой работе.
«Я Смерть», - робко сказала она. «Ты? Ха-ха. Ты не похожа на Смерть. А где чёрный балахон? Где коса?»
Честно сказать, я бы не стала так говорить с огромным скелетом, но...
Смерть испуганно извинилась и поспешила найти все эти атрибуты.
Никто до конца не разобрался, откуда пошло такое видение Смерти. Возможно, его придумали люди, а может, первая Смерть была довольно депрессивной?
А, впрочем, как не быть депрессивной, когда люди толпами мрут от чумы, а тебе за ними всеми приходить и пафосно забирать. Да, да. Первая Смерть.
Вы, наверное, не знаете, но Смертей было много. Они работают, работают, работают, а потом внезапно умирают. И на их место приходят новые. А что? Вы думали, Смерть бессмертна? Но это же абсурд, как Смерть может быть без смерти? Смешные вы, однако, люди.
Вообще, Смерти не очень нравится её работа. Постоянные слёзы и мольба о пощаде.
А как объяснить, что Смерть не может щадить. Это её работа. Как бухгалтер заполняет отчеты. Смерть ведь даже не знает, куда она переправляет всех этих людей.
Кто её начальник? И почему в нигде нельзя ничего принести? Наша Смерть, в отличие от других Смертей, очень интересуется людьми. Казалось бы, что интересного в довольно простых существах. Но Смерть интересуется всем, что с вами связано. Музыкой, книгами, фильмами, картинами, едой...
Еда - это вообще очень странная вещь. Смерть мечтает принести в нигде это всё, но как только что-то попадает туда, оно сразу же растворяется. Получилось только с футболкой и то, потому, что она надета на Смерть.
А ещё, Смерти очень одиноко. Конечно, ведь её все ненавидят. Не очень-то хочется общаться с тем, кто скоро заберёт вашу жизнь. А общаться с другими она не может. Ведь обычные люди не видят Смерть. Однако, не время грустить. Ведь сегодня день рождения Смерти! Жаль, тортик пронести в нигде нельзя. И подарки.
Хотя, кто даст Смерти подарки? Она живёт на этом «Том свете» вот уже 125 лет.
По меркам Смерти, она ещё довольно молода. Смерть садится в нигде и мысленно представляет торт с 125 свечами. Довольно сложно вообразить, но за 125 лет Смерть довольно хорошо развила своё воображение. Она аккуратно загадывает желание. Каждый раз одно и то же. "Хочу пообщаться с живым человеком..." Задувает свечи. Эх... Наверное, желание работает только с настоящими свечами. А жаль. В любом случае, давайте не будем мешать. С юбилеем, Смерть!

рассказ

Я морщусь от неприятной боли и ещё раз оглядываю травмпункт. Девушка со слезами на глазах, держащаяся за свою ногу; Женщина с багровым подтеком на лице; Мужчина с перебинтованной ногой; Две хромающие и постоянно стонущие дамы; исцарапанная девочка и ещё с десяток страдающих. Я здесь абсолютно не вписываюсь. Громко хихикаю на сообщения от подруг и уже сделала гифку из своего падения со скейта. Да и рука не очень-то болит. Ну, так, при движении. Любом. Даже, когда сама рука не движется. И ладонь начала неметь. Похоже, я умру.
Сообщение от мамы: «Ну чё?»
А чё? Ничё. Я сижу уже 40 минут, и очередь все не уменьшается. Ну, болит и болит. Точно ли мне нужен осмотр? При переломе боль сильнее, правда ведь? 38%. Зарядка умирает быстрее, чем моя надежда на возвращение домой к одиннадцати. Я заставляю себя оторваться от просмотра своего грациозного фиаско и выключаю телефон. Ожидаю погрузится во всеобщие страдания изнывающих от боли и скуки. Неожиданно, встречаюсь с истинно нашим русским подходом к проблемам. Более воспитанный человек описал бы его фразой: «незачем плакать над разлитым молоком». Я опишу любимым выражением моей бабушки: «помирать, так с музыкой». Первые минуты отчаянья прошли, и сейчас весь травмпункт весело галдел, потихоньку набиваясь всё новыми и новыми людьми. Девочка пищала про то, что кошку ей, всё же, удалось погладить. Хромающие дамы хохотали о том, что «это ещё что, Юля, я как-то отмывала раздевалку, полную крови!» На заднем плане женщина оттирала от лица кровь и говорила: «Ну вот, не мог он меня в другой день сбить? Я только новый наряд купила! Теперь выбрасывать!» Мужчина, поправляя повязку на колене, рассыпался в комплиментах перед ней. Тоскливо замолкли только мы с бедной девушкой с подбитой ногой. Ей было слишком больно, чтобы болтать. Я собеседника не нашла, а потому скучала и грустила, что все ещё не вписываюсь в общую атмосферу. Я уже собиралась начать бурчать на врачей, чтобы хоть как-то начать разговор с ней, но тут в медпункт вбежал ее муж. С пакетом. В пакете оказался знаменитый «да как же ты работаешь», или просто Ледок. Вскоре, возле мужчины, яростно колотящим этот Ледок об пол, появилась своя собственная очередь интересующихся, где они его взяли. Путь в аптеку за пресловутым ледком оказался столь запутанным, что половина сразу бросила эту затею, а вторая так и не вернулась. После ледка девушка значительно повеселела. И я в своём ворчании осталась одна. Смска от мамы ознаменовала потерянный в этом медпункте час. Я успела узнать, что ту женщину сбивают не в первый раз; Раздевалку кровью залил какой-то припадочный; Супружеская чета имеет двух детей. И вот, на самой интересной истории о прививке от столбняка у какого-то дедушки, пришла моя очередь. Я мысленно попрощалась со здравым смыслом и своим спокойствием и сделала шаг в кабинет.
- Сколько лет?
Я вздрогнула. Ни «здравствуйте», ни «проходите».
- Четырнадцать.
- Паспорт, полис!
- У мамы.
- А где мама?
- Уехала.
- А почему она уехала??? Её судьба своей дочери не беспокоит???
Я испуганно смотрела на медсестру. Сидеть в этой очереди столько времени, чтобы не пройти из-за полиса? Я ощутила отчаянное желание её придушить.
- Что случилось? - добродушно спросил доктор.
- Рука. Болит.
- Ну ладно, в этот раз принимаем без полиса! Но в следующий… - угрожающе прошипела медсестра.
Мою руку быстро осмотрели, подавили и оставили в покое. Врач сел писать. Медсестра начала свой допрос.
- ФИО?
- Юферева Дарья Андреевна
- Фамилия?
- Юферева.
- Ю-фе-ро-ва.
- Нет! Через е....
- Имя, отчество?
- Дарья Андреева
- Отчество?
- Андреевна.
- Тут живёшь?
- Да
- Тут жила?
- Да.
Я ждала, когда у меня спросят моё фамилию имя отчество снова, или как зовут моего троюродного дедушку по маминой линии. Но доктор всунул мне в здоровую руку бумажку с каракулями и сказал: «Рентген».
На рентген очереди не было, и я с некоторым испугом зашла в абсолютно тёмное помещение. Предполагаемый рентгенолог вышел из темноты, молча вырвал из рук бумажку, прочитал, не зажигая лампы, и вполне дружелюбно сказал: «Садись». У меня появилась надежда на адекватное обследование, когда я неожиданно услышала:
- Почему в детский травмпункт не поехали?
- Так он до восьми.
- И что? Ты же явно руку два дня назад повредила.
- Но я сегодня в восемь упала.
- Не может быть.
- Вы точно врач?
Спустя 10 минут в моей руке были снимки моей руки, и с ними я поспешила к врачу. Но прямо перед моим носом повесили табличку «кварцевание тридцать минут». Я с тихим стоном опустилась на скамейку. Просидев минут пять с бессмысленным взглядом в пустоту, я осознала, что, если бы не онемевшая рука, это здание давно бы было в огне. Снимки показывали вполне целые кости. Если я потратила всё это время, чтобы узнать, что с моей рукой всё в порядке, это здание будет гореть, даже не смотря на онемевшую руку. Я вошла в кабинет как на эшафот. Учитывая их рентгенолога, мне и правда что-нибудь отрубят в качестве лечения. Снимки рассматривались минуты три. После чего врач убрал разбитую лупу, выдержал театральную паузу и произнес: «Всё-таки перелом». Я почувствовала испепеляющий взгляд медсестры и тихо пробормотала: «Я могу позвать маму»
- Ну так зови! В 11 кабинет, живо! Гипсовать буду.
Мама помчалась из машины ко мне, но, очевидно, недостаточно быстро, и потому через секунду я услышала раздражённое:
«Видимо, мать за своего ребёнка не беспокоится.» Гипс мне также делала медсестра, и я отчаянно пыталась не напомнить ей о маме, наличие которой её почему-то раздражало. Мама встретила меня у кабинета. Во взгляде ни капли удивления. Ну а как ещё могло быть? Это же я, всё-таки.
- Приём у детского хирурга завтра, - констатирует Мама, разглядев записку, - извините, а хирург здесь, или надо в больницу ехать?
- А надо было с ребёнком ходить, а не в машине сидеть!
Мама удивленно изгибает бровь, хмыкает и утаскивает меня домой.
- Значит, здесь. - произносит она.
А завтра медпункт полыхает огнём, потому что, всё-таки, надо было ехать в больницу.

рассказ

Из здания администрации Екатеринбурга вышел депутат Анатолий. Был конец рабочего дня. Анатолий посмотрел в серое, заполненное тучами небо, с которого сыпалась снежная крупа. Анатолий подумал, что его предки совершили ошибку, поселившись здесь.
Ему хотелось есть, поэтому он направился в ближайший торговый центр. На втором этаже было кафе «Три белки», в которое Анатолий часто заходил. Там он взял пельменей и чаю. Некоторое время он ел пельмени и пил чай. Затем за столик, где он сидел, сел какой-то тип в оранжевой куртке и шляпе.
– Анатолий Краснов? – спросил тип.
– Да, – подтвердил Анатолий.
– Я хотел бы с вами поговорить.
– Поговорите.
– Видите куб из золотого огня, парящий над моей ладонью? – спросил тип в оранжевой куртке.
– Нет, – честно признался Анатолий.
– Вы не верите в саму возможность существования этого куба, допустите, что куб из золотого огня может парить над моей рукой.
– Что за… – только и сказал Анатолий. Над ладонью незнакомца действительно парил куб из слепящего золотого пламени.
– Нет, но как? – Анатолий не видел объяснения этому явлению. Не то, чтобы он искал объяснение таким вещам, как восход солнца, но вот это было слишком уж необычно.
– Пойдёмте со мной, и я всё объясню.
– Куда?
– В нашу штаб-квартиру.
– Вас таких много?
– По сравнению с кем?
– С остальными людьми?
– Не сильно много. Если ты видишь куб, значит, можешь стать одним из нас.
– А кто вы? Волшебники?
– По дороге расскажу, доедай пельмени.

И вот они уже ехали на джипе Анатолия, который искал в навигаторе указанное место.
– Понимаешь, раньше люди думали, что наша галактика Млечный путь такая одна, но были обнаружены миллионы других, – начал объяснять тип в шляпе, который представился как верховный чародей, – так вот, вселенных тоже много. Наша – одна из…, наверное, бесконечности других вселенных. Одна из них – это пурпурный мир, где обитает Мендарксиум – разумный оттенок пурпурного цвета.
– Чего? – переспросил Анатолий.
– А ты думал, жители других измерений будут зелёными человечками?
– Ну, не разумным же цветом!
– Почему нет? Так вот Мендарксиум питается чужой жизненной силой и тянет свои пурпурные щупальца в другие миры. Когда фрагмент Мендарксиума прицепляется к человеку, то начинает пить его жизненную силу, и тот становится вампиром, и сам начинает пить силу у других. Убить вампира можно только оружием из иридия, по совпадению, одного из самых дорогих металлов.
– А серебро и осина? – спросил Анатолий.
– Не всё, что мы знаем – правда.
– А вы кто?
– У Мендарксиума есть заклятый враг Люмпозис, который и дал нам силу, чтоб противостоять Мендарксиуму.
– Ясно… – пробормотал Анатолий.

Через минуту они остановились во дворе у серой пятиэтажки. Поднявшись на последний этаж, они обнаружили, что у двери в нужную им квартиру стоит несколько человек. Пятеро, кажется: студенты, мужчина, похожий на почтальона Печкина, парень в зелёной одежде курьера и бабушка, похожая на тех, что сидят на лавках у подъезда.
– Приветствую вас, стражи света! – сказал верховный чародей. Стражи света поздоровались в ответ, – Сегодня к нам присоединился Анатолий, – сказал чародей, открывая дверь.
Все поздоровались с Анатолием. Они зашли в квартиру. Она была двухкомнатная, в одной комнате располагалась спальня, в другой стоял стол и стулья.
– Присаживайтесь, – чародей указал на стол, – а я принесу чаю.
Он ушёл на кухню, а стражи света расселись за столом. Посередине стола на подставке стоял матовый, чёрный шар.
– Что это? – спросил Анатолий.
– Это - рунограф, – сказал студент, тот, что рыжий.
– Вот он не говорит, как сделать такой же – проворчал курьер, указывая на чародея, который принёс охапку чашек.
– Тебе это так же нужно, как рыбе технология изготовления спичек, ты же не умеешь читать руны, – ответил верховный чародей.
– Научи меня их читать! – Попросил курьер, когда чародей вернулся с кухни, принеся коробку дорогого цейлонского чая и чайник кипятка.
– Читать их сможет только такой сильный, маг как я, – сказал чародей, сев на свободный стул, – и, как я уже говорил, к нам присоединился Анатолий, он депутат. Анатолий, клянётесь ли вы защищать наш мир от сил зла?
– Эээ… наверное, когда будет свободное время.
– А в остальные дни у зла будет больше шансов уничтожить мир! Вы с нами или с остальными людьми, не видящими правду?
– Ладно, я с вами, – согласился Анатолий.
– Ну и прекрасно! – Антон, принеси с кухни печеньки. – Рыжий студент ушёл на кухню.
– А сейчас я научу Анатолия колдовать, и выясню, где будет сегодняшний прорыв.

Колдовать оказалось очень просто, даже слишком просто. Анатолий силой мысли мог вызывать золотое пламя, сжигающее только фрагменты Мендарксиума.

Через арку они зашли во двор. Машины оставили снаружи, так как во дворе все места были заняты.
Уличные фонари почему-то не горели, поэтому было очень темно. Только ряды машин перемигивались красными и синими огоньками сигнализаций. Стражи вышли на детскую площадку.
– Здесь разверзнется пучина ада, – сказал верховный чародей, указывая на песочницу. Где разверзнется пучина ада, он узнал, вглядевшись в шар на кухне и прочитав там руны.
– Портал будет выглядеть как луч пурпурного света, бьющего в небо. Оттуда вырвутся, меняющие форму пурпурные существа – фрагменты Мендарксиума. Но не бойся, стражей света они не могут трогать, – сказал чародей Анатолию.
Стражи окружили песочницу. Бабушка достала из сумки деревянный крест.
– Я же говорил, это не помогает! С тем же успехом можно бросать письма с угрозами в реку с крокодилами и ждать, что они испугаются, – сказал чародей.
Бабушка то ли проигнорировала, то ли не услышала. До Анатолия вдруг дошло, что он ночью пришёл на детскую площадку сражаться с пришельцами из другого мира.
– Портал открывается! – закричал верховный чародей. Анатолий увидел, как из песочницы в небо ударил луч пурпурного света. А из него тут же вырвались такие же пурпурные существа. Полыхнули золотые вспышки. Анатолий с размаху бросил огненный шар в существ. Передний ряд испарился. Анатолий всё уверение посылал во врагов сгустки энергии, и каждый достигал цели.
– Портал почти закрылся, добиваем остатки и уходим, – скомандовал чародей. Анатолий, словно во сне, испепелил тварей, пытавшихся пробежать мимо него. Луч, бьющий из песочницы, померк, а затем вовсе погас.
– Вы славно потрудились, расходимся по домам. Скажите, если кого подвезти, – сказал чародей.

По пути домой Анатолий думал: как же, оказывается, весело бороться с монстрами из другого мира. Это было даже не опасно и больше напоминало стрельбу по мишеням. Но при этом это было почти спасение мира!

На следующий день вечером он уже сам приехал в штаб стражей света. За чаепитием он узнал, что Мендарксиум в последние два года начал нападать на их мир особенно яростно, потому пришлось увеличить количество стражей света. Затем, они приехали в лесопарк Семь Ключей, где состоялась битва с захватчиками, которые были побеждены, несмотря на густой снегопад, снижавший видимость. Третье сражение Анатолия проходило на берегу Верх-Исетского пруда, уже покрывшегося тонким льдом. Фрагменты Мендарксиума, едва вылетев из портала, испарялись, сталкиваясь с золотым огнём.
– Получайте! – кричал студент, стоящий рядом с Анатолием, бабушка с другой стороны портала размахивала крестом.
– Всё, с ними покончено, до следующей ночи! – объявил верховный чародей.
Портал начал гаснуть. Чародей подошёл к кромке берега и стал тревожно вглядываться в небо. Затем, достал из своего рюкзака матовый чёрный шар-рунограф и стал вглядываться уже в него. Стражи света столпились вокруг. Если приглядеться, то можно было увидеть в шаре мутные завитки света.
– Случилось страшное: тюменский отряд стражей света не справился, и теперь Тюмень заполонили вампиры! С каждой секундой их становится всё больше, и скоро они будут здесь. К счастью, они не признают транспорт, поэтому на путь до сюда пешком у них уйдёт около трёх суток. Мы должны подготовиться. Я знаю, где можно достать оружие, и знаю мастера, который сделает иридиевые пули. Но на это нужны деньги. Иридий – очень дорогой металл. Поэтому, нам всем придётся скинуться на оружие. Иначе нас съедят вампиры, – рассказал чародей.
– По сколько скидываться? – обеспокоено спросил один из студентов.
– Сколько сможешь. Но если будет мало пуль, мы не отобьёмся. Чтоб к утру пришли в штаб с деньгами! Можете взять кредит или ограбить банк – главное, чтобы были деньги.

Через несколько часов сонный Анатолий позвонил в дверь. Ему открыл курьер. Все уже собрались на кухне и пили чай. Посередине стола, рядом с рунографом, лежала шляпа чародея, доверху наполненная купюрами.
– Чем нас порадует Анатолий? – спросил хозяин шляпы. Анатолий поставил на свободную табуретку рядом с чародеем чемодан и открыл. Несколько секунд все молчали.
– Это то, что я думаю? – спросил чародей.
– Да, оно должно было пойти на ремонт дорог, – ответил Анатолий.
– Лучше разбитые дороги, чем конец света. Этого, думаю, хватит, – чародей высыпал содержимое шляпы в чемодан и закрыл его.
– Мы могли бы поискать других людей, способных стать стражами света, – предположил курьер.
– Видеть таких людей может лишь тот, с кем напрямую общается Люмпозис, то есть я. А я буду доставать оружие. Придётся обойтись тем количеством людей, что есть.
– А почему Люмпозис говорит только с тобой, а с остальными нет? – возмутился курьер.
– Я спрошу у него об этом, а вам лучше отдохнуть перед битвой, в которой вы будете защищать людей, с которыми живёте, выполнять свой долг. Встречаемся завтра в десять утра на вокзале.

Этот день Анатолий, как и велел чародей, отдыхал. Перед тем, как все разошлись, чародей говорил, что раз Мендарксиум прорвал оборону в одном месте, то уже не будет пытаться сделать это в другом. Так что, этой ночью можно было никуда ни ехать. Правда то, что произойдёт завтра, уже не будет похоже на стрельбу по мишеням. Это будет настоящая битва.

Утром следующего дня Анатолий явился на вокзал, в основном не ради спасения мира, а потому, что не приди он, ему бы не дали оружие против вампиров. Вскоре все собрались перед зданием вокзала. Не было только верховного чародея. Прошло пятнадцать минут, двадцать, полчаса. Стражи света начали беспокоиться. Пытались звонить на номер, который он дал, но ответа не было. «Теперь нас загрызут вампиры», – думал Анатолий.
– Может его, убили бандиты, у которых он оружие покупал, – предположил один из студентов.

Но это было неверное предположение. Чародей сейчас находился на борту самолёта, который был на полпути к Аргентине. На коленях у чародея лежал чемодан Анатолия. Чародей размышлял о том, что, имея при себе этот экспериментальный наркотик (который так удобно подмешивать в чай), украденный из секретной лаборатории, можно было бы загрести денег и более адекватным способом.

рассказ

     У каждого в детстве было своё особое место: шалаш, собственный мирок за дверью шкафа или даже дом на дереве, – всё это места, которые ничем не примечательны, но для вас они особые.
В моём детстве я часто оставался на летние каникулы в селе Сипавском. Наш дом был на улице Ленина – пожалуй, самая типичная улица России. Местоположение дома было выгодным, ведь тут недалеко магазин и остановка автобуса, а немного дальше магазина и остановки – река. Была и железнодорожная станция, она называлась «1-ый Разъезд», но находилась она на удалении от села. Для сравнения, от автобусной остановки до дома минут 5, от силы, а от станции – 30, не меньше. Ещё мы могли похвастаться тем, что справа от дома был пролёт, через который можно было выйти на небольшой луг, чуть дальше луга было болото, а за ним железнодорожная линия, в аккурат вдоль которой растут деревья, являясь живой стеной. Через пролёт жили мои друзья детства – два брата – Димка и Женька.
С Женькой мы были одного года рождения, а Димка на год старше. И каждый раз, когда он пытался задрать младшего брата, я вставал на сторону Женьки и, ясное дело, против двоих уже не попрёшь. А вообще, нам всегда было интересно втроём. Этой компашкой мы и рыбу ловили (иногда голыми руками), и коров ходили пасти, и на великах в соседнее село устраивали кросс. У нас даже были луки из молодого клёна и стрелы из его же веток, со временем появились и мечи. И мы, воображая себя воинами, сходились в битвах, то и дело объединяясь и распадаясь на «каждый сам за себя». Чаще всего я был в команде с Женькой. Иногда, когда не пускали к речке (ведь если лето было жарким, она цвела и, естественно, купаться было не безопасно), мы просто шли и купались в болоте. Странно, но мы тогда не брезговали подобным и лишь боялись, что «засосёт». Ещё нас могли отпустить на озеро «Шубное», что находится уже за деревней. Мы брали велики и на всех парах мчались, порой, прямо по середине дороги (ну, пока никто не видел).
Часто летом утро начиналось с того, что я просыпаюсь, бабушка уже сидит на стуле у окна и курит самокрутку, а за окном кричит Женька: «Юрааа, идём гуляяяять». И если дел нет, то я в спешке умывался, ел и бежал к друзьям.
Нашим особым местом являлся небольшой лесочек за моим огородом. Обойти его вокруг - это дело четырёх-пяти минут. Но, ровно за моим огородом был не примечательный вход, с протоптанной тропинкой. И так получилось, что если ты идёшь в этот пролесок по тропинке, то это обязательно большое путешествие на минут тридцать. Даже спустя много лет в голове не укладывается, как так растягивается время внутри небольшого лесочка. Сама по себе тропка была интересной и извилистой и чем дальше уходила в пролесок, тем гуще была растительность вокруг. В основном, она состояла из клёнов и ив, но были и экземпляры вроде тополя. Не знаю как, но там умещался даже овраг, который полностью порос кустарником, а единственной переправой через него было поваленное дерево, то ли ель, то ли лиственница… Я уже не помню. Помню только то, что звали эту переправу «пьяная ёлка» и постоянно, проходя по нему, говорили: «эй, пьяная ёлка, чего разлеглась?» Тогда от этого нам было смешно, и мы выдумывали себе истории о том, как она докатилась до такой жизни. После «пьяной ёлки» тропа, петляя, выходила к небольшой опушке. До сих пор помню густую траву, как на болотных кочках, и росу, что даже в полдень блестела на травинках. После мини-опушки тропа снова ныряла в лесок и выходила к нашему шалашу, стоявшему между извивающихся стволов ивы. Опять же, шалаш был на окраине лесочка, и попасть к нему с луга было куда проще, чем по нашей «сказочной» тропе. Луг был постоянно на солнце, но у земли довольно долго сохранялась прохлада. Думаю, что из-за близости к болоту. В центре луга стояла одинокая плакучая ива, вот под ней всегда было прохладно, а ещё она служила для нас скалодромом. Но лазали больше Женька с Димкой, наверное, потому, что были деревенскими и посмелее меня, что ли… К этой же иве мы привязывали телёнка, а сами старались не уходить далеко. По грибы и ягоды, естественно, тоже ходили. Вокруг деревни было много степей и берёзовый лес. Правда, росло там больше костяники, нежели всего остального. Ещё мы любили походы, ну, точнее, эдакие игры в походников. Сходство заканчивалось на рюкзаках с едой и привалах. Если честно, нас далеко не отпускали, но в разгар дня, когда взрослые заняты, мы втихаря уходили в дальние окрестности и исследовали местность вокруг деревни. А вообще, любил я косячить по-крупному… К примеру, я уходил утром и возвращался вечером. Даже сейчас трудно представить, как бабушка переживала, когда ходила по всей деревне и искала меня. Естественно, после возвращения были профилактические беседы о том, что нужно хотя бы раз в день отмечаться, иногда доходило до обид и фраз: «Не будешь слушаться, я тебя к матери в город отправлю!» Да, ребёнком я был не сахар…
По гаражам и недостроенной ферме тоже ползали, а как иначе? Нам это передавало некий азарт и щепотку экстрима. Не сказать, что по городу я не скучал, даже с друзьями и всевозможными приключениями тоска по дому закрадывалась в сознание. Но даже в деревне было место, отдалённо напоминающее город, местные называли его центром (а, в принципе, других названий и не было), в этом самом центре были двухэтажные дома, здание администрации и «общая врачебная практика» – местный медицинский пункт. И если бы не коровы, проходящие через центр на пастбище, то сходство было бы полным. В общем, там тусовалась вся молодёжь «Сипавы» (так село называется у местных). Ну, и, помимо молодых, были старые выпивохи, коих в деревне преобладало. Ведь центральные магазины тогда работали до одиннадцати вечера, а магазин, что недалеко от нас, всего до пяти. Летними вечерами мы возвращались оттуда домой навстречу потрясающим закатам на фоне далёкой станции…

Иногда, помимо лета, каникулы у бабушки выпадали осенью, весной и зимой. Но это было не так ярко, как летом, ведь погода, внешкольная учёба и осенняя подготовка к зиме, или весенняя к лету, делали прогулки невозможными. И я целыми днями сидел и пялился в окно, за которым шли затяжные октябрьские дожди, на все просьбы погулять бабушка отвечала строгим «нет», аргументируя это тем, что там сыро, мокро и что даже в сапогах заболею. Другое дело зимой: новогодние каникулы, атмосфера праздника и много снега! Люблю деревни хотя бы за то, что, в отличие от города, в сельской местности всегда больше снега. А мы, естественно, находили ему нужное применение: горки, шалаши или хотя бы просто соревнование: кто быстрее преодолеет поле, по колено в снегу. Катание на велосипеде зимой обретало новый смысл. Теперь это – экстремальный дрифтинг на заснеженной дороге. Часто до лета мы забывали про лесочек, тропу и пьяную ёлку, наверное, потому, что вся сказочность маршрута была в листве и причудливых летних красках.
К двенадцати годам я всё реже и реже появлялся в деревне, толком уже не помню из-за чего… А когда мне было тринадцать лет, умерла бабушка, и я пропал на два года. В последний раз, когда приезжал, я вышел прогуляться и, чисто случайно, в пролёте встретил Женьку. Крупного, повзрослевшего, с веснушками. Позже подошёл и Димка. Он не особо изменился, разве что стал ещё выше (но он был всегда шпалой, по сравнению с нами). Я, честно говоря, не сразу нашёл, о чём говорить, ведь мы не виделись два года! Но решил надавить на тему, актуальную для всех девятиклассников: экзамены и поступление. Если честно, передо мной стояли уже другие люди, с другими взглядами, интересами. У них появилось много новых друзей, а Димка начал курить… Мне стало от этого грустно, но я не подал виду. В нашем разговоре я решил вспомнить былое и спросил про пьяную ёлку. Женька ответил: «Дак её дядя Саша Комаров ещё прошлым летом на дрова распилил». Что-то подобное я ожидал, но, всё равно, на сердце стало нелегко. Я ощутил, что какая-то часть меня, моего детства пропала, да и ребята уже не те.
В тот день мы быстро уехали в город. Уезжая, я прокручивал в голове все моменты, связанные с этим местом, с ёлкой, нашими приключениями. Я ехал и понимал, что я больше сюда не вернусь, а точнее, не вернусь в своё детство…
После того дня прошло четыре года, я ни разу не появлялся в деревне и лишь изредка вспоминаю это беззаботное время. Также, мне не известна судьба Димки и Женьки, но уверен, что у них всё хорошо.
Вот так и закончилось моё детство в Сипавском. Я немного грущу и, в то же время, радуюсь, что оно было таким разнообразным. Эти воспоминания никогда не повторятся, но и не исчезнут из моего сердца.

рассказ

Ноябрьская погода в этот день стояла приветливая. Не было порывов ветра, снегопада и холода.
Я, как обычно, шла по улице Баумана. На тротуаре лежал лёд, неравномерно посыпанный мелкими камешками. Порой, можно было отталкиваться и ехать, как на коньках. Это, правда, обычно заканчивалось почти падением. Меня абсолютно не смущали трубы заводов, уродливые ограждения, кривые бордюры и обшарпанный кинотеатр. Я ко всему этому привыкла и шла. Возле фонтана за серым низким заборчиком лежал снег. Это был снег не белый, и не чёрный из-за грязи, а серый, покрытый дорожной пылью. Прямо посреди пешеходной дорожки стоял столб. Гениально продумано, но, впрочем, ничего. Я перешла дорогу, на которой не было светофора, и увидела «Пятёрочку». Несколько лет назад здесь был «Магнум», а около него стояла красная корова из прочного материала. Когда мне было лет пять, я залезала на неё. Да и сейчас эта корова стоит, но теперь уже возле «Пятёрочки».
Дом, в котором располагался этот супермаркет, был очень длинным. В нём ещё был магазинчик «Вет-Агро» для садоводов, стоматология и магазин, на котором была сначала вывеска «Окна и двери», а потом «Одежда для беременных». Хотя, я не могу точно сказать, что там было сначала, а что потом.
Вдоль дороги стояли припаркованные машины. А между двумя из них было пустое место, кто-то уехал. Я посмотрела и тут же пожалела об этом. Там было то, чего я уж точно не ожидала. Чёрная мёртвая кошка, с вывернутой шеей и приоткрытой пастью, если это так можно назвать, лежала совсем не ободранная. Мне показалось, что она была неравномерно набита ватой, как попорченная игрушка. Мне стало её жалко. Сбили машиной, наверное. Я видела нечто подобное на железной дороге. Только тогда это вызывало отвращение, а сейчас жалость.
Я пошла дальше. Впереди девушка раздавала листовки от «Пятёрочки». Но мне не хотелось доставать закоченевшие руки из карманов, а просто пройти мимо было бы невежливо, поэтому я свернула. Здесь стоял дом, в котором я жила раньше. Там у нас была «двушка» на четвёртом этаже. Мы переехали около двух с половиной лет назад. Ой, были времена, когда я жила с сестрой в одной комнате. И как я выжила? Представить не могу. Зато были и весёлые ассоциации с этой квартирой. Когда мне было три года, мы с папой вырезали из цветной бумаги маленькие грибы и клеили их на нитку. Как это смешно!
А ещё наши соседи делились на хороших и плохих. Напротив нас жили довольно молодые родители и их маленький сын. Но они уже давно уехали в другую страну. Они были замечательными людьми. И, самое главное, за стенкой у нас жили, пардон, наркоманы и пропойцы. Но сейчас там живут другие люди. Из соседей с других этажей я знала угарную бабушку, лицо которой мне почему-то напоминало треугольник. Женщину, которая всё время ходила в церковь. Странную парочку с маленьким ребёнком, которая не здоровалась. Это можно долго вспоминать… Я прошла мимо багетной мастерской и дома, где раньше жили наши друзья; мимо трансформаторной будки… Возле этой будки была яма, которую за шесть лет так и не заасфальтировали…
Вот и двор моего детства. Я лучше всего помню алкашей и диковатых мальчишек. Тропинка была почищена ото льда скребком – не зря же таджики мучились. Я подошла к качелям и села. Вспомнила, как я качалась на этих качелях в детстве, когда не было школы и уроков. Качаться было неудобно – рюкзак мешал.
По тропинке прошел мужчина со стремянкой. На его куртке было написано: «Дом.ру». Я встала и решила идти домой. Снег был мягким, и под ним чувствовались опавшие листья.
Я вышла из двора к «Верному». Рядом была забегаловка «Пенные напитки». Ах нет, теперь уже «Крепкое – хмельное».
Всё меняется со временем… И каждый день моя ностальгия возрастает.

рассказ

глава 1. Странный магазин.

- Марк, подожди меня! - кричала Мия, которая никак не могла догнать своего брата.
- Давай, догоняй, соплячка, - как обычно обозвал Марк сестру и пустился бежать ещё быстрее. Девочка обиженно решила прибавить ход, продолжая что-то кричать своему брату.
Они бежали по пустынной улице, за кошкой, которая утащила у ребят медальон, принадлежавший их матери. Не понятно, зачем животному кусок метала, но ребятам было известно одно: если они не вернут украшение обратно, то им попадёт от их отца, поскольку он ужасно дорожил, этой единственной уцелевший вещью в память о своей жене, которая погибла при пожаре.
И так, добравшись уже до самого последнего дома, ребята вслед за кошкой побежали через засохшее поле. Дети ужасно боялись потерять воришку из виду, но она неслась прямиком к вокзальной станции.
Животное добежало до станции, пробежало чуток подальше и нырнуло в приоткрытую дверь небольшого магазинчика, находившегося рядом с вокзалом, после чего дверь за кошкой захлопнулась.
Брат с сестрой, запыхавшись, добежали до неизвестного им места и разом повалились на землю, тяжело дыша.
После, ребята подняли взгляд и увидели небольшое, небрежное здание с огромной витриной. Над входом была надпись: "Магазинчик масок".
Немного отдохнув, Мия встала и подошла к витрине, попыталась заглянуть внутрь, но стекло было грязное, а в комнате стоял полумрак. Марк же, понаблюдав за попыткой сестры, тоже встал и решил войти внутрь...
- Погоди! - окликнула брата Мия.
- Чего?
- Может, лучше не стоит, мало ли, что тут.
- Что за глупости, Мия! Вот ты недотёпа! Написано же: магазинчик масок, здесь всего лишь их и продают.
- Это вовсе не глупости! Место очень странное, мы приехали в этот город недавно и, когда выходили из поезда, этого магазина с какими-то масками тут не было, точно тебе говорю.
- Ой, может, ты просто его не заметила, тем более, этот магазинчик может быть недавно поставили.
- Но, тогда почему витрина такая пыльная?
- Не знаю. Наверное, потому, что хозяин очень ленив и просто не хочет вытирать стекло. Давай зайдём, найдём кошку и выйдем.
- Хорошо, но только ненадолго. У меня от этого места мурашки по коже.
Ребята вошли внутрь, в темноте было трудно что-либо искать, и детишки, по счастливой случайности, наощупь обнаружили выключатель. Щёлк. Марк и Мия застыли на месте. Ребят окружило бесчисленное множество фарфоровых застывших лиц. Пусть они и знали, благодаря вывеске над входом, что товаром в данной лавке являются маски, но они и предположить не могли, что их будет настолько много. Они были необъяснимо странные и находились абсолютно везде: на стенах, на столах, лежали на полу, в ещё не разобранных коробках, - казалось, всё было ими забито. Многие были похожи, некоторые отличались друг от друга, на одних масках были улыбки, на других их не было, одни были злые, другие - добрые. Но что отличало все эти лица, так это их этикетки с разными именами и, что было самое странное или даже пугающее, - некоторые имена были ребятам знакомы.
И тут дети заметили две висевшие на стене маски, на которых были этикетки с их именами: «мистеру Маркусу» и «мисс Мие Трэверсон».
Ребята заворожённо их разглядывали, как вдруг из глубины комнаты вышел молодой, худощавый и на вид странный мужчина в деловом костюме. Так же, его наряд дополняли две маски: грустная и весёлая, без этикеток, которые были надеты по бокам его головы, что заставило детей подумать, не мешают ли эти аксессуары ему слышать.
- О! Вот и первые покупатели! - воскликнул мужчина, по всей видимости, он являлся хозяином магазина, - я мистер Хайд, вы хотите приобрести маску, я прав? Ну, конечно, прав, это же магазинчик масок!
- Нет, мы не собираемся ничего покупать, - воскликнула Мия.
- Оу, но что вы, двое сорванцов, тут забыли? Уж не заблудились ли?
- Нет, мы не заблудились, - подал голос Марк, - Просто, одна бродячая кошка украла медальон нашей матери, мы следовали за этой ворюгой, которая вбежала в это здание и хотели её найти...
- О-о-о, вы про эту кошку? - сказал мистер Хайд и показал на появившуюся из-за спины кошку. Она всё ещё держала в зубах свою "добычу", - Так вот куда это она сегодня убегала! Ух, негодница, как же тебе не стыдно?
После чего, мужчина поднял кошку и, без единого сопротивления, разжал её челюсти, вынул из пасти медальон и вручил его Мие. Радостная девочка тут же спрятала его в единственный карман своего платья, чтобы ещё чего не случилось. Потом, будто опомнившись, сказала:
- Спасибо.
- Абсолютно не за что, - радостно воскликнул мистер Хайд и обратил внимание на Марка, который всё ещё рассматривал атрибутику с его именем.
- Что, мальчик, хочешь эту маску?
- Да! Очень! - воскликнул Маркус, но тут же поправился, - Но у меня нет денег, так что мы, пожалуй, пойдём.
Опечалившись, он уже хотел взять за руку Мию и направится к выходу, как вдруг продавец сказал:

После её ухода мужчина, широко улыбаясь, пошёл распаковывать запылённые коробки с остальным товаром и обратился к кошке, которая проследовала за ним:
- Ну, вот видишь, скоро у нас будет больше покупателей. Совсем скоро…

глава 2. Странное поведение Маркуса.

Придя домой, ребята тут же положили медальон на место и стали дожидаться возвращения отца.
Усевшись на диван в гостевой комнате и включив телик на какой-то левой программе, Мия робко накручивала прядь волос на палец, при этом иногда посматривая на своего брата.
- Слушай, Марк, - взволнованно сказала сестра, наконец не выдержав, и сильнее вцепилась в прядь, при этом ужасно путая волосы, - Может, снимешь уже эту жуткую маску?
Марк немного помолчал, потом, склонив голову чуть на бок и слегка посмеиваясь, произнёс:
- Нет, сестрёнка, в ней я чувствую себя просто замечательно, мне так спокойно, как не было больше никогда. Теперь я чувствую себя, как будто заново рождённым человеком.
- Но она же такая жуткая, Марк. Не ужели тебе не страшно, - напористо продолжала девочка, всё так же не выпуская волосы.
- Мия, мне не страшно, и маска тоже не страшная, она просто прекрасна, - на удивление спокойным тоном продолжал Марк, хоть в такие моменты он обычно бесится, - Жаль, что ты отказалась взять маску от мистера Хайда, ведь это так великодушно с его стороны отдать мне маску даром!
Мия слегка поморщилась:
- Знаешь, мне этот чудила совсем не нравится, почему у него в магазине столько много масок и все они подписаны?! Тем более, откуда он знает, кому какая маска? Не думаю, что ему делают предзаказы.
- Не стоит о таком думать, сестрёнка, - Марк приобнял сестру за плечи, из-за чего та вздрогнула, - Мистер Хайд просто очень удивительный человек, больше ничего и не нужно нам с тобой знать.
- Да что с тобой такое?! - резко воскликнула девочка, встав с дивана, - Марк, ты меня пугаешь. Почему ты такой спокойный, такой вежливый? Ты же всегда был задирой и вечно обзывал меня. Что с тобой случилось?
- Но... Со мной всё в порядке, - довольно удивлённым тоном отвечал мальчик, - Мне очень жаль, что раньше я относился к тебе плохо, но теперь, благодаря маске, всё хорошо.
Мия не поверила словам Марка, ей что-то очень не нравилось в новом поведении брата в этой маске, и она хотела что-то ещё спросить, но тут вернулся их отец. Марк встал с дивана и вышел из комнаты в коридор, позже пошла и Мия, но настроение у неё было весьма тревожное.
На пороге стоял мужчина с немного поседевшими волосами и грустным выражением лица, увидев детей, он оглядел их молча. После, не проронив ни слова, направился на кухню. Девочка побежала вслед за отцом готовить ужин и накрывать на стол.
Когда же всё было готово, семейство молча сидело за овальным столом и жевало жареную картошку с мясом. Сам же отец после смерти матери перестал улыбаться и, уж тем более, смеяться, редко заговаривал с детьми и проводил целые дни на работе, пока ребята оставались одни сами по себе.
Мию очень удивило, что мистер Трэверсон не заметил маски на лице Марка, хотя он мог просто промолчать. Тогда девочка решилась задать ему вопрос:
- Пап... - лёгкая рука снова волнующе стала теребить прядь.
Мужчина прекратил есть и посмотрел на дочь, ожидая, что она скажет.
- А ты...- неуверенно продолжала Мия, - Ты ничего странного не заметил на Марке?
- А что на нём может быть такого странного? — угрюмо, но с удивлением поинтересовался Трэверсон.
- Ну... Т-там маску, например? - голос ребёнка дрожал.
- Маску? Что за глупости Мия? Сиди молча и ешь.
Девочка была в недоумении. Тут она резко повернулась к брату, ожидая, что маски на нём действительно нет. Но, взглянув на брата, Мия в испуге встала со стула, уронив вилку на пол. Прибор со звоном упал, а воткнутая в него картошка оставила на полу жирный, масленый след.
- Мия! - серьёзным тоном воскликнул отец, - Если не можешь спокойно сидеть за столом, то оставь меня с Марком и иди в свою комнату!
Девочка встала и торопливо покинула кухню. Она была отчасти рада, что может оставить сегодняшний ужин раньше обычного, ведь ей было ужасно жутко сидеть рядом со своим братом. Ей было неописуемо страшно смотреть на зловещую маску с тёмной щелью вместо человеческой улыбки.
На следующий день ребятам не нужно было идти в школу, так как было воскресенье. Но, заглянув в холодильник, они обнаружили его полупустым. Было решено прогулять до какого-нибудь магазина.
Дети бродили по отделениям ближайшего супермаркета в поисках нужных продуктов. Когда ребята закончили с покупкой, они направились к выходу.
У самого выхода, дверь с силой распахнулась, задев Марка. Мальчик упал на пол, маска слетела с него в сторону, и послышалось, как слегка трескается хрупкий фарфор. Половина содержимого пакета с продуктами высыпалась.
Человек, вломившийся в магазин, удивлённо посмотрел на ошарашенных его появлением детей, небрежно бросил "извиняйте, не хотел" и скрылся за отделениями.
Мия тут же присела к брату, узнать всё ли у него в порядке. Мальчик слегка вздрагивал. Заглянув в лицо к Марку, она заметила на его лице слёзы. Тот же, в свою очередь, скорчил рожу, которая обычно у него появляется, когда он чём-то недоволен, стремительно оттолкнул сестру. Марк поднял лежавшую неподалёку маску и надел её.
Всё повторилось, так же как и в том странном магазинчике: Марк замер, а затем вновь изменился, дрожь прошла, он снова стал безмятежен.
- Мия, не стоит беспокоиться, всё в порядке, давай соберём все продукты в пакет, и вернёмся домой.
Девочка небрежно кивнула, прибывая всё ещё в лёгком шоке.
Вечером девочка отказалась ужинать, ссылаясь на плохое самочувствие, хоть, на самом же деле, всё у неё было превосходно, ну или не совсем так.
Она решила как можно реже встречаться с братом. Его поведение и вид уже не столько странной, сколько уродской маски, заставляли Мию трепетать. Она хотела плакать, но сдерживалась, и лишь вечером рыдала в подушку. Она не знала, что делать. Бедная Мия скучала по прежнему брату, который, пусть и издевался над ней, но был хотя бы живым, настоящим, а не какой-то фальшивкой.
- Сестрёнка, почему ты плачешь? - как будто взволнованно спросил Марк, зайдя в комнату сестры, - Тебя кто-то обидел?
- Н-нет, м-меня никто не обижал, - голос всё выдавал, но Мия пыталась взять себя в руки чтоб не разреветься, она не хотела показывать свои слёзы другим, даже своей семье.
- Тогда, что случилось? Скажи мне, твоему брату. - настойчиво продолжал парень
- М-мне просто страшно.
- Что же тебя страшит? - не переставал задавать вопросы мальчик, из-за чего становилось как-то напряженно.
- Я просто... - неохотно начала Мия, держа целый клок волос в своей ладони, - Я просто боюсь тебя.
- Чего же во мне такого страшного?

После этого Марк склонил голову на бок, хихикнул и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Мия, не отрывая взгляда от места, где только что стоял её брат, думала о словах, которые она только что услышала, волосы уже были прилично спутаны, а по её щеке двумя ручьями текли солёные слёзы, сопровождаемые вздрагиванием и всхлипыванием.

глава 3. Маски, маски, маски.

Спустя какое-то время, Мия начала привыкать к своему "новому" брату, она всеми усилиями старалась не обращать внимания на маску, которую никто, кроме неё, по какой-то не известной ей причине, не видел.
Всё шло довольно таки хорошо: брат с сестрой ходили в школу, отец, как обычно, на работу.
Но вот, однажды, Маркус со своим отцом куда-то ушли по делам, оставив Мию одну.
Она погуляла в одиночестве вокруг дома, сделала все уроки, почитала книгу. И вот, когда девочка уже совсем не знала, чем ей заняться, вдруг, услышала, как открывается входная дверь. "Вернулись", - подумала Мия и побежала встречать родных.
Только девочка выбежала в коридор с улыбкой до ушей, как вдруг... Она тут же замерла на месте, широко открыв глаза.
На пороге стоял, как обычно, невозмутимый Марк, а рядом с ним отец, снимающий пиджак. Но было то, во что ну никак нельзя поверить. На лице мистера Трэверсона красовалась жутко-улыбающаяся маска. Мия не могла отвести испуганного взгляда с лица отца, а её руки на автомате от волнения потянулись к волосам.
- Мия, привет, - радостно воскликнул брат, - Скучала без нас? Прости, я просто хотел показать папе тот самый магазинчик, помнишь? Мистер Хайд, кстати, прибрался там и великодушно продал нашему папе маску. Правда, же, здорово! Теперь не я один буду в ней, и тебе будет намного спокойнее.
Девочка не могла поверить своим глазам, теперь и её собственный отец носил это уродство.
- Мия, - обратился к дочурке отец, склонив голову на бок, - Что ты на меня так обеспокоенно смотришь, иди-ка, лучше, пока к себе, а я сам приготовлю нам ужин.
Из-под маски слышался слегка хриплый смех.
Девочка небрежно кивнула и быстро умчалась к себе, захлопнула дверь и, пытаясь понять, что это только что произошло… Её отец, с момента смерти матери, вообще больше не смеялся, он был всегда серьёзен, но почему, надев это уродство, он преобразился? Что эта маска сделала с ним?
Девочка решила отнести еду к себе, как в случае с Марком, но, если к брату она уже более и менее привыкла, то, чтоб обвыкнуться с отцом, потребуется немало времени, ведь это уже вторая необъяснимая перемена в её жизни.
После того, как и мистер Трэверсон, так же, как и Марк, обзавёлся маской, девочка решила реже встречаться со своей семьёй, страшась их внешнего вида и поведения. С утра она старалась уходить раньше брата в школу и там пыталась не сталкиваться с ним. Когда приходила домой, вбегала в комнату, закрывала её, делала быстро уроки, до того, как придёт отец, а после, чтоб не заскрипели доски под тяжестью веса девочки, аккуратно выходила и долго бродила в одиночестве по городу, редко гуляя со своими подругами.
Один раз, после очередной такой прогулки, Мия возвращалась домой, как обычно. Она тихонько открыла дверь, опасаясь, что кто-то услышит. Входя внутрь, девочка дрожащими руками закрывает дверь, как вдруг, в коридоре её застаёт Марк. Мия прижалась от неожиданности его появления к двери. Марк, пронаблюдал за такой реакцией сестры и стал с напускным спокойствием спрашивать:
- Мия, что с тобой происходит? Почему ты избегаешь нас с папой? Разве ты не рада, что теперь не только я в маске, что теперь наш отец счастлив?
- Марк, что ты сделал? Зачем? – хриплым голосом произнесла девочка, - Теперь ещё и с папой что-то не так. Я кое-как привыкла к твоему поведению и этой жути, но отец... Это уже слишком! Я не могу спокойно смотреть на вас, на отсутствие ваших настоящих лиц.
- А-а-а, - протянул Марк, -Так ты просто не можешь привыкнуть. Всего лишь? Что ж ты сразу-то не сказала? Ну, ничего, это дело поправимое...
- Нет, Марк, - перебила брата девочка, - Прошу тебя. Не надо ничего предпринимать, не делай ещё хуже.
- Не волнуйся, не волнуйся, всё будет хорошо. Я тебе обещаю.
С этими словами казалось, что вырезанная улыбка на маске стала ещё шире, Марк развернулся на носочках и ушёл к себе в комнату.
С момента этого диалога, Марк стал после школы куда-то всё время уходить. Мия сильно волновалась за него, но ничего странного, пока что, больше не происходило, и это немного успокаивало. Но, однажды в школе, войдя в привычный класс, девочка замечает, что на двух лучших подругах Мии надеты маски.
- О! Мия явилась, - воскликнула одна из подруг.
- Ага, но почему это она такая весёлая? - поинтересовалась другая.
- Ну, наверняка, у неё в жизни всё гораздо лучше, чем у нас.
- И то правда.
- Мне жаль это признавать, но, кажется, что ей будет лучше без нас.
- Полностью солидарна с тобой. Не думаю, что ей будет с нами интересно.
Надо ли говорить, что у девочки опять глаза на лоб чуть не вылезли. Думаю, не стоит, ведь это и так уже было понятно. Мия ватными шагами прошла на своё место и приготовилась к уроку.
Этот вечер девочка просидела дома в своей комнате. Она даже боялась представить себе, что же будет дальше, ей было ужасно страшно. Но...
Случай с подругами Мии был не единственный. Чуть ли не каждый день в школе появлялись по два-три ученика с маской на лице разных форм. Их поведение так же, как и у других, чрезвычайно сильно менялось, из привычного в жуткое и лживое. Скоро уже вся школа, включая учителей, носили маски, не возможно было не встретить ученика или педагога с этим (мягко говоря) уродством на лице.
Дальше, в масках стали появляться люди в самом городе, начиная с соседей семьи Трэверсон. "Мода" на маски распространялась по всему городу, как какой-то всё поражающий вирус. Мия бежала по улицам, в поисках хотя бы одного человека, на ком бы не было этого лживого фарфорового лица. И, когда уже девочка увидела вдалеке свой дом, её поразило отчаяние.
Мия вбежала в дом, с сильным грохотом распахивая дверь.
На сильный шум из комнат вышли Марк с мистером Трэверсоном и стали спрашивать, что у неё случилось. Мия посмотрела на них с ужасом и, уже в ту же минуту, моментально растолкала своего отца и брата в стороны и стала метаться по дому, вспоминая, куда она с братом убрала мамин заветный медальон. Наконец, успешно отыскав его, девочка сжала его крепко-накрепко в кулаке, сунула в карман и пулей понеслась прочь.

Тут Мия оглянулась. Комната была ужасно грязная, витрина запылилась так, что уж точно ничего не было видно сквозь неё, доски на полу в некоторых местах почернели и сгнили, под потолком висели паутины. В магазине никого не было.
Но, самое главное: на стенах, да и, вообще, везде не было ни единой маски, коробки пропали, а на стенах висели лишь голые крючки.
Но, всё же, Мия увидела одну единственную маску с этикеткой "мисс Мие Трэверсон". Она была той самой, которую девочка видела в первую встречу с этим жутким местом.
Маска манила дитя, и из-за этого девочка в страхе пошатнулась, она не хотела её надевать, не хотела становиться другой. Взгляд Мии остановился на молотке, который лежал в самом запылённом углу, им, скорее всего, прибивали эти самые крючки. Она подняла его, побежала, чтобы изо всех сил ударить по злополучной маске, чтобы та разбилась на тысячу кусочков, которые бы разлетелись по полу, и было бы спокойно, по-настоящему спокойно. Но, тут, откуда не возьмись, выпрыгнула облезлая кошка, своровавшая когда-то медальон. Животное бросилось под ноги девочке. Мия не ожидала такого появления кошки, она спотыкнулась об неё и с большим грохотом упала на пол, теряя сознание.
Мия резко открыла глаза.
- Сестрёнка, ты очнулась! - услышала девочка голос Марка, не понимая, почему он рядом с ней, ведь она же убежала в магазинчик у вокзала.
- Мия, мы так за тебя переживали, но теперь уже всё хорошо, и вся семья вместе, за одним столом, давай ешь, пока не остыло. - на этот раз, это был голос мистера Трэверсона.
Тогда, девочка очнулась окончательно. Она находилась на кухне своего собственного дома и с ней были Марк и отец. Рядом с тарелкой лежал медальон погибшей матери. Он был близко, но всё же казалось, что просто рукой до него не дотянуться. Сейчас все сидели и дружно ужинали, как это всегда обычно происходило. Но, что-то тут нет так, всё же, было как-то неспокойно.
По щекам Мии снова катились слёзы, она хотела безудержно реветь и кричать, но из уст вырывался лишь звонкий смех, она более не владела своими эмоциями, которые были уже и не её. Теперь, девочка не могла быть собой, ведь на ней была маска с большой, вырезанной улыбкой до ушей . Совсем такой же, как у Марка и отца.
- Теперь... И я - спокойна.

рассказ

- Тебе стоит поесть,
- Который раз?! Сколько можно?!
- Кожа да кости! Иди, поешь! - причитает бабушка. Дедушка в то время достал батон белого хлеба и стал резать его. Сверху жирно намазал сливочным маслом и шлёпнул толстый кусок колбасы.
- На, ешь! - дедушка протянул мне бутерброд. Я взяла, но есть не стала. Двести семьдесят семь килокалорий – это на десять процентов больше моего рациона.
- Хватит висеть над тарелкой! Всё нынешнее поколение нос воротит от нормальной пищи. Вот, в наше время, когда дефицит еды был, мы и чёрствой корке хлеба с водой были рады,- пригрозила пальцем бабушка.
- Ну, Ба…Это было тогда. А сейчас еды хоть завались. Тем более, жирных также много, - сказала я. Жутко раздражает, когда людям не угодить. Жирной была – ненавидели. От веса избавилась – от ненависти нет.
- Ну, ты точно не из их числа,- сказал деда, делая третий бутерброд и перекладывая его мне на тарелку. Он, всё же, был добрее бабушки.
- Я не буду это есть!
- Ещё как будешь! Из кухни не выйдешь, пока всё не съешь!
- Тогда, я применю ещё более губительный способ похудения!- начала угрожать я.
- Ты мне тут загадками не говори, а ешь давай. Сейчас ещё супа налью.
Бабушка взяла поварёшку и налила куриный суп с вермишелью, который я так сердечно ненавидела. Она нарочно взяла самую большую тарелку и наполнила её доверху.
- Не буду!
Бабушка закатила глаза и опять отвернулась к плите. Я отодвинула тарелки и продолжила сидеть.
- Почему не ешь? - спросил дед. Его пронзающий взгляд заставлял почувствовать стыд. Но я так просто не сдамся.
- Потому что я сегодня на гречке.
- Так давай, приготовим твою гречку! - обрадовалась бабушка, убирая с плиты вермишель с фаршем из свинины. И весело достала кастрюлю и пакетик с крупой.
- Я ем до двенадцати, а уже час, - объяснила я, чувствуя, что за этим последует.
- Ага, актриса из тебя так себе, - сказала я. И демонстративно вышла из кухни. Сколько мне больницами не угрожай, ничего не выйдет.

Три месяца спустя…

Алла попала в больницу с сердечной недостаточностью и сильным истощением. В ходе реабилитации ей поставили диагнозы: нервная анорексия и булимия. Побочными эффектами диет у неё стали крошащиеся зубы и тонкие испорченные волосы. Также, многочисленные повреждения внутренних органов и остановка психического развития из-за недостатка витаминов. После «полного восстановления», она вновь стала худеть.
Спустя три года, пройдя через множество госпитализаций, Алла умерла. Надпись на её могиле гласила:
16 лет, 171 сантиметр, вес 23 килограмма.

Ночь перед смертью…

Частота сердечных сокращений сто семьдесят в минуту при норме сто девятнадцать. Она вся побелела, достаточного количества кислорода в лёгкие не поступает. Сердце бьётся так сильно и быстро, что в буквальном смысле выпрыгивает из груди. При каждом ударе сердца Алла чувствует сковывающую боль, но закричать не может из-за недостатка кислорода. Она судорожно глотает ртом воздух, но лёгкие, как будто бы сжимаются и высыхают. Кожа от шеи и выше синеет, также синеют конечности. Спустя двадцать минут Алла начинает паниковать, не чувствуя ног и рук. Она хочет закричать, но издаёт лишь глухое кряхтенье. Спустя ещё двадцать минут она не чувствует уже ног по пояс и рук по плечи. Её грудная клетка конвульсивно поднимается и опускается, не давая ей сделать нормальный вдох. Количество ударов сердца в минуту достигает пика, сердце не справляется с нагрузкой и начинает замедляться. Кислород в мозг не попадает, и тот медленно отмирает, давая знак закончить работу всем остальным органам. Глаза выпирают из орбит, губы становятся фиолетово-синими, конечности холодеют, так как сердце перестаёт качать кровь, Алла умирает…
«Ходячий мертвец!- часто называли её. Всё это обратилось настоящей смертью».
Утром, когда мама пришла будить Аллу, та была уже мертва: с синюшными губами и выпученными глазами, она лежала в кровати. Мама подошла поближе, и стоило ей только потрогать руку дочери и посмотреть в глаза, как раздался душераздирающий крик. Она опустилась на колени и начала безудержно рыдать.

Три дня после смерти…

Бабушка копалась в вещах Аллы. Для речи на похоронах ей требовалась одна очень важная записка.
- Бумажки, папки с документами, тетрадки, - бормотала она. И наконец-то нашла, ту самую, важную записку. Развернув её, бабушка заплакала. Она чувствовала себя виноватой и при этом очень жалкой, никому не нужной, как ребёнок, оставшийся один посреди большого города.
- Скоро похороны,- сказала мама Аллы. За столь непродолжительное время у мамы развилась суицидально-опасная депрессия, и ей пришлось принимать сильные психотропные вещества, из-за чего она была словно под гипнозом. Убитая горем из-за смерти единственной дочери, она не думала ни о чём, кроме, как покончить с собой и вновь встретиться с дочкой.

В зале для похорон…

Бабушка стояла у кафедры и говорила прощальную речь:
-…Господь её простит, она ни в чём не виновата,- зал охнул. Все знали, что самоубийство – это грех. Она продолжила: созналась, что Наташкина внучка ничем ни лучше, что у самой с алгеброй было плохо. И в заключении сказала:
-…Запомните…Ни с кем нельзя так поступать.

Предыстория…

- Хватит жрать! Сколько можно?! Жопа шире ворот! В твоём возрасте столько не весят! - закричала бабушка и забрала у меня пончик. Мой самый любимый… Шоколадный! Она выкинула его в ведро и с грохотом закрыла дверцу под раковиной.
Бабушка никогда не даёт мне нормально поесть. Всё тыкает в лицо фотографиями худых девушек и повторяет, какая я толстая. Один раз, вернувшись из школы, я пошла в кухню. Села за стол. Бабушка поставила передо мной стакан воды, вместо обещанных драников с томатным супом. От удивления я спросила:
- Что это?
- Вода, - как ни в чём не бывало, сказала бабушка.
Она вышла в гостиную. И вернулась с телефоном в руках.
- Смотри какая внучка у Наташки худая. Да ещё и учится на отлично, и рисует хорошо. А ты что?
- Ба, я - кто! - я почувствовала, как от обиды к глазам подступают слёзы.
- Ты толстая и безнадёжная. Одни двойки по алгебре. И рисовать ты не умеешь. Ровняйся на Дашку (Наташкину внучку), - сказала бабушка. И посмотрела на меня, так же властно, как и обычно это делала, после очередного разговора о том, какая я никчёмная.
- Ты злая! - закричала я и, взяв стакан с водой, вылила его в раковину. Ещё больше меня разозлило бабушкино равнодушие.
- Я тебе, вообще-то, помочь пытаюсь,- развела руками бабушка. И налила ещё один стакан воды.

рассказ

     Я открыла ту огромную шкатулку. В ней было много всякого барахла. Иголки, нити, булавки, пуговицы, бисер, спицы для вязания... Даже несколько старых лезвий. Я удивилась, ибо сейчас такие выпускают в виде серёг. Получается, это лезвия на ушах? Не настоящие, правда, но всё же. Там даже были серьги... Необычные. Старые, некоторые элементы оторваны. Я достала одну такую. То ли медная, то ли железная оправа, а камень настоящий... и такой большой! Сейчас, наоборот, предпочитают золотую оправу настоящему камню. У содержимого шкатулки был запах ржавчины. Серьги тоже пахли ржавчиной. Они были немного пыльными, потемневшими, местами надломанными и непригодными для носки. Но, всё равно, красивыми. Я достала одну серьгу. Камень большой, прямоугольный. Красивый. Его отражение будто принадлежит прошлому веку. Видишь дам в платьях, обстановку минувших столетий, простую одежду на них. То время кажется приятным. Чего не скажешь о настоящем. Думаю, потому что люди всё усложняют. На самом деле всё просто. И время тогда было простое. И люди были простыми. В любом случае, эту серьгу хочется рассматривать. Медная оправа чуть холоднее и насыщеннее самого камня. Смотрится это гармонично. Какие-то шарики. Внизу болтающиеся элементы в виде шариков. Закреплены они в виде подвесок средней длины. Над камнем непонятные узоры. Какая-то фактура цветов в круглой рамке. И в центре шарик. Выше петелька, из которой торчит грубая тонкая закорючка. Походу, за это серьга и крепится в ухо. Надевать я её не стала. Подняла за эту закорючку к уху и представила, как мне пойдёт эта серьга. Винтажно. И не вульгарно, как современная бижутерия. Местами на серьге что-то зелёное. Может ржавчина, не знаю. Или плесень. Надо её оттереть. Я немного порылась в этом старом, атмосферном барахле. Кольцо. Похоже на ту серьгу. Такой же прямоугольный камень, такая же оправа. Но без элементов. Оно и так дополнено. Простотой. Красиво. Основание кольца не целое. Это две выходящие по разные стороны камня, повторяющие форму пальца. Будут они соприкасаться или нет – решать владелице. Я нашла ещё одно более-менее целое украшение. Подвеска. Аккуратная цепочка, части которой плотно прилегают друг к другу. Как змеиная чешуя. Эта цепочка плотная, не особо подвижная. Узкие тёмные просветы забиты зеленью. Но меня это ничуть не смущало. Как и в той серьге и в том кольце. Меня не смущал их стёртый годами ослепительный внешний вид. Я всматривалась в каждый крохотный блик, каждую мелкую царапинку, перебирая их пальцами. На той цепочке кулон. Зелень разрослась на нём. Камень коньячного оттенка. Овальный. Много прямых сгибов. Гладкий. Пыльный. На нём нет царапин. А на кольце есть. Сложная фактура позолоченной оправы. Стало интересно, кто его владелица. Бабушка сказала, что это кулон покойной матери моего деда, а всё остальное её. Дед лежит в спальне. Телевизор смотрит. И не подозревает, что у меня в руках вещь его матери. Он годами не открывал эту шкатулку. Может, потому, что забыл, что от его матери ещё что-то осталось, или боится увидеть её вещи и всё вспомнить. Бабушка разрешила мне забрать ту серьгу, то кольцо и этот кулон. Но как? Эта вещь, получается, деда, и он может ей распоряжаться. Но деду она не нужна. Он бы умер и не вспомнил о ней. Бабушка рассказывала про свою молодость, как в 16 лет переехала из деревни в город и сама строила свою жизнь. Я смотрела то на неё, то на бижутерию. Ей никогда не хватало денег на обычные украшения, она заходила в магазин и утешала себя тем, что купит их, когда повзрослеет. А годы шли. Сейчас ей 60 лет. Она до сих пор помнит свои обещания, но серьги и кольца ей уже не нужны.

рассказ

    Помню, как в 4 утра написала тебе. Я в поезде ехала. Никого в сети не было, все спали. И в вагоне тихо. Только постукивали рельсы, ветер свистел в щелях окна. Было тихо. Изредка доносились приглушённые покашливания, возня, шорох, мирное посапывание соседей. Я осторожно глянула вниз. Бабушка с дедушкой мирно спали, ютясь на узких полках. Их лица обвивались серебряным светом далёкой луны.
Бледная покойница внимательно следила за идущим поездом, прижимаясь к стеклу каждого вагона. Резкое, неприятное чувство тоски укололо мои ступни. Я почувствовала себя одинокой. Что во всём мире я всегда буду одна. В любых невзгодах, радостях. Никто не разделит этого со мной. Я всегда буду предоставлена сама себе. Никто не мог прервать поток моих мыслей, поезд мчался вдаль, навстречу новому и неизведанному, несмотря ни на что.
Я попыталась разглядеть в маленьком верхнем окошке деревья и местность, получалось увидеть что-то отрывками, наскоро усыхающими в памяти. Только сейчас я поняла, как люблю и скучаю по маме. Насколько неприятно это чувство, когда ты далёк от того, что тебя взрастило и воспитало. И ничто тогда не может сравниться с тем, чтобы увидеть, прикоснуться к этому вновь. Всё меркнет по сравнению с этим чувством, теряет свою ценность.
Я снова взглянула на спящих бабушку и дедушку. Может, им снятся несбывшиеся мечты или лучшая жизнь? Я никогда не узнаю, о чём они думают. Никогда не смогу вызвать у них большего доверия, чем просто внучка. Какую бы любовь они ко мне не питали, не скажут, от чего им больно. Я всегда могу рассчитывать на их поддержку и помощь, а они нет. И это не от меня зависит. Родители не смеют преступить эту тонкую грань между собой и ребёнком. Никогда. Какими бы плохими они ни были.
Я вспомнила их глаза, покоящие в себе столько выцветших слов и сломанных ожиданий.
«Я не идеальна» – сказала я себе.
Я вспомнила их голос, тепло разлилось по моему телу, хоть я и неудобно лежала.
«У них могла быть другая жизнь», – подумала я, – «гораздо лучше, чем сейчас. Поступки строят твоё будущее».
«И, невзирая на их прожитую не в радость жизнь, они бы ни за что не поменяли меня и то, что у них есть сейчас. Они бы не заменили меня ни на одну другую девочку, даже если она намного лучше и послушнее меня. Они ценят то, что я такая одна. Со всеми моими недостатками и дурными поступками».
Чем дольше я смотрела на них, тем больше понимала, как я их люблю. И не смогу пережить их ухода.
Я сдержала слёзы. Лирика в четыре утра на меня плохо подействовала.
Я легла на подушку и краем глаза смотрела на дедушку. Хоть он и говорил, что не любит меня, но всё равно любит. Он не подаёт виду. И я его тоже люблю. Не из-за того, что он мне родной. Мой родной дедушка давно мёртв.
Я не могу объяснить, почему люблю его. Просто за то, что он есть. Как отца. Хоть и того нет в моей жизни.
Я обняла руками себя и стиснула зубы, что бывает всегда, когда я вспоминаю отца. Стало обидно. Сердце сдавило. Всё тело содрогнулось.
Может, я была плохой дочерью, поэтому он так поступает со мной?
Может, дело во мне?
Но, я хочу знать – почему?
Почему он не общается со мной, почему он не видится со мной, почему ему безразлична моя жизнь?
Я хочу знать, в чём виновата. Чем я заслужила такое отношение к себе, почему именно я?
Стало ещё больнее.
Может, он хочет, чтобы я была сильной и всего добивалась сама?
Если ты хочешь, чтобы я была сильной, то я уже такая. Я очень старалась, и каждый раз, когда ты меня проверял на стойкость, я выдерживала эти испытания. Я со всем справлялась, честно! Не надо больше прививать мне жёсткость, я просто хочу быть любимой и понимать, что кому-то нужна.
Просто хочу прийти к папе и попросить его помощи, совета. Понимать, что я под защитой и быть лёгкой, нежной. Почему при слове «папа» у меня ком в горле? Почему я сдерживаюсь, чтобы не заплакать при остальных? Потому что мой отец научил меня, что даже самый близкий человек может подставить, уйти, бросить и оставить ни с чем. Даже родитель ребёнка.
Как же мне хотелось, чтобы папа уделял мне время, помогал, любил меня.
Мамина любовь никогда не сравнится с настоящей отцовской. Это две разные вещи. Да, я не идеальна. Я не всегда была такой безэмоциональной, хладнокровной как сейчас. Я была маленькой девочкой с добрыми глазами и большим сердцем. Но, со временем, мой взгляд стал черстветь. И это не та осознанность, которая приходит с годами. Нет. Это понимание того, что ты не нужен. Понимание того, что ты обязан, понимание того, что у тебя нет опоры и защиты. Может, дело в том, что я родилась? Я не знаю. Я завернулась в подушку, накрылась одеялом и восстанавливала дыхание.
Я лежала и задыхалась в своей боли, слезах и собственном беззвучии.
Чуть успокоившись, я повернулась обратно и уставилась в низкий покоцаный потолок. Мне стало всё равно на то, что только что терзало меня.
«Отпусти» – медленно шептала я, чувствуя, как смыкаются губы.
Веки невольно накрыли глаза. Я не могла их открыть, но имела чёткое представление, что происходит вокруг меня. Кто-то встал и начал ворошиться, пошёл с кружкой. Я с силой открыла глаза, за окном уже светало.
Я запомнила то место внутри, прочувствовала его своим телом, и похоронила там те переживания, те мысли, те чувства.

Помню, как в 4 утра написала тебе. Это было ровно год назад. Я уже не еду на поезде. Утро. Машина. Сплю на заднем сидении. Вернее, прикрыла глаза и думаю о тебе.

СКАЗКИ, рассказы о животных

      В лесу на поляне под раскидистой берёзой располагался муравейник. Он был похож на большую приземистую кочку. Изготовители этого сооружения при его создании в основном использовали хвою, веточки и землю. Сейчас был вечер, и муравейник озаряли оранжевые лучи заходящего солнца. Большинство входов и выходов муравьи уже закрыли в ожидании ночи. 
Муравей номер шесть тысяч пятьдесят один взобрался на муравейник и подошел к ближайшему входу. Вход охранял муравей-солдат. Он был намного больше рабочего.
– Фто идёт? – спросил солдат, огромные челюсти мешали ему говорить.
– Рабочий номер шесть тысяч пятьдесят один, – быстро ответил муравей.
– Пофему так повдно?
– Искал потерявшуюся тлю в лопухах, не нашел.
– Больфе поферяных тлей недлвно быть, прохоби.
  Шесть тысяч пятьдесят первый муравей зашёл внутрь. Кругом сновали другие муравьи. Он шёл на жилые ярусы. По дороге пришлось пройти через зал собраний. Здесь была жуткая толпа. Наконец, он добрался до жилых ярусов и нашёл свою норку. Он зашёл и вздрогнул от неожиданности. В норе был ещё один муравей. Это был его сосед, муравей номер шесть тысяч пятьдесят три.
– Привет, я зашёл попросить пару крупинок сахара. А то, у меня сахар постоянно куда-то пропадает, – сказал шесть тысяч пятьдесят третий муравей.
– Привет, – отозвался шесть тысяч пятьдесят первый. Его сосед ему не сильно нравился. Поэтому он достал из шкафчика, стоящего в конце норы, две крупинки сахара и дал соседу, надеясь, что он уйдёт.
– Ещё хотел спросить – что это? – спросил шесть тысяч пятьдесят третий, получив сахар. Он указывал на кусок бересты, прислонённый к стене. На нём было что-то выцарапано.
– Здесь я изобразил муравейник на берегу пруда, во время заката, – объяснил шесть тысяч пятьдесят первый.
– Так это прудовой муравейник?
– Да.
– А почему ты нарисовал не наш муравейник?
– Наш не на берегу пруда.
– Он же не хуже от этого?
– Я не считаю наш муравейник плохим, просто нарисовал другой.
– Понятно… Я, пожалуй, пойду – шесть тысяч пятьдесят третий муравей ушёл.
А шесть тысяч пятьдесят первый взял картину и стал добавлять последние штрихи. Через несколько минут в нору, словно камнепад, ворвались муравьи-солдаты.
 – Фы овестованы по подозвению в фпионаже в польву пвудового мувавейника! – прорычал солдат. Другие схватили шесть тысяч пятьдесят первого и потащили к выходу.
– Стойте! Вы ошиблись! Я не делал этого!
– Вефефтвенные бокавательфтва! – сказал солдат, беря картину.
– Нет! Это просто картинка! Я не хотел сказать этим ничего плохого! – кричал шесть тысяч пятьдесят первый, но его выволокли из норы. Последним вышел солдат, несущий картину. Нора осталась пуста. Ещё через минуту в нору зашёл муравей номер шесть тысяч пятьдесят три, забрал из шкафчика оставшийся сахар и ушёл.
                        

      Нет животного более неприхотливого, чем космическая блоха. Ей не страшен ни вакуум открытого космоса, ни радиация. Блоха может веками лететь через межзвёздное пространство, при этом она впадает в анабиоз. И лишь подлетая к планете, блоха просыпается. Выбрасывая газы из специальных клапанов, она корректирует свою траекторию так, чтобы упасть на планету под углом. Входя в атмосферу, она поджимает лапки, а затем катится по поверхности.  
Жители планеты, вовремя не заметившие приближение блохи, и не отреагировавшие на это, сильно рискуют. Никому не понравится, если через его город прокатится раскалённая от трения об воздух, гигантская блоха.
После посадки блоха съедает вокруг всю органику, а закусывает рудами тяжёлых радиоактивных металлов, так как для обогрева блоха использует тепло их распада. На планете с хорошими условиями блоха может выращивать потомство. Когда блошата подрастают, то отправляются в путь. Некоторое время они путешествуют вместе с родителями.
Перед прыжком блоха днями смотрит на небо, выбирая новую цель. У блох отличное зрение. Они видят колебания звёзд, вызванные обращением вокруг них планет. Также, блохи очень умные, ведь им нужно вести расчёты для прыжка. Перед прыжком блоха покрывает место старта очень прочным веществом, которое называют блошиный цемент. От него им удобней отталкиваться.
На них часто охотятся из-за тяжёлых металлов, содержащихся в них. Существует раса, состоящая в симбиозе с блохами. Их называют блошиными жокеями, потому что они путешествуют на блохах. Обычно они селятся у блох под панцирем. Жокеи приспособились и к радиоактивности блох и к перегрузкам во время прыжка.
Конечно, то, что блохи населены разумными существами, несколько осложняет охоту на них. Но не всех это останавливает. Среди жокеев есть шаманы, они говорят, что читают мысли блох и видят их сны, когда те летят через пустоту.        

     Ослик очень любил зеленую траву, чистую воду, синее небо и запах земли под ногами. Любил солнце, луну и звезды. Любил облака, неважно какие: перистые, кучевые, дождевые, - главное, что облака.
Он любил пение птиц, запах листвы после дождя, шум ветра в поле. Любил свободу.
    Ослик жил в контактном зоопарке.

     В классе тишина, только слышен скрип ручек и плавный голос учителя. А за стеной скребётся и вот-вот появится на электрический свет что-то большое и великое, заключенное в тёплое и мягкое тельце мыши. Это тяга к знаниям. Именно эта тяга заставила маленькое создание вылезти из норы и предстать перед пятиклассниками.
    Визг, писк, крики, опрокинутые портфели и стулья, и – как итог – мышь сидит, забившись за мусорное ведро. Сидит, шевелит усами, таращит глазки и пытается понять, зачем она сюда вылезла.
    В каникулы дыру заделали. Под тяжестью гипса и шпаклевки погибло большое и великое, заключенное в тёплом и мягком тельце – тяга к знаниям.

рассказ

В автобусе номер 48 жил домовой. Обычный такой, злой и чумазый, как и все домовые. Конечно, он не всегда жил в автобусе. Раньше домовой вполне спокойно обитал в обычной российской коммуналке, где и получил свой вредный характер. Ему не посчастливилось уснуть в каком-то потертом пакете, который вскоре был взят и благополучно оставлен в этом транспортном средстве. Наверняка, вам очень жалко домового. Но, на самом деле, жителям квартиры очень повезло избавиться от этой напасти. Но, полагаю, мне стоит объяснить вам получше, кто же такой этот домовой.
Первое, что вам нужно знать о домовых – это невероятно циничные существа со склонностью к пессимизму и злобе.
Второе. Они очень любят пакостить. У вас не пишет ручка, пропадает еда в холодильнике, ломается телевизор? Это все домовые! Ну, не всегда, на самом деле, некоторые люди от природы слегка косоруки, но никогда нельзя сказать наверняка. Поэтому, оказавшись в автобусе, домовой сразу принялся чинить свои домовые, а точнее, автобусные дела.
Оттоптанные новые кеды, недостающий рубль, толкотня и ругань. Домовой легко создавал неприятности. Однажды, он даже учинил драку, чем невероятно гордился. Жил наш домовой очень хорошо. Ну, по крайней мере, он так говорил. Ни один домовой никогда бы не признал, что ему плохо, - гордость не позволяет. Однако, все пошло под откос в один осенний день.
– Привет! – маленькая девочка ярко улыбнулась.
–Ты это мне? – спросил домовой. Вопрос был совершенно глупый и ненужный. В автобусе они были одни, не считая водителя, кондуктора и спящую маму девочки, что, само по себе, было странно. Однако, объяснялось довольно просто. Автобус сегодня шёл не по тому маршруту, через какие-то совершенно далекие места, совершенно не туда и совершенно не по времени. А потому, все пассажиры чертыхались, что невероятно радовало домового, и тут же выходили. Уставшая мама девочки не услышала высказывание кондуктора и уснула. Девочка же заинтересованно рассматривала домового.
– Ну, конечно, тебе!
–Ну, привет! – от такой наглости домовой был слегка шокирован
– А ты обезьяна, да?
– Почему это!?
– Мама говорит, что если не мыться, то ты весь обрастёшь и станешь обезьяной.
Сравнение с приматом домовому абсолютно не понравилось. Настолько, что он готов был плюнуть прямо на новые туфельки невоспитанной девчонки, но передумал. Не часто общаешься с людьми.
– Я домовой!
– Ух, ты!!! – девочка явно не знала, кто такой домовой, но, увидев обиду в глазах нового знакомого, решила восхититься. – А чем ты занимаешься?
– Устраиваю гадости, конечно же! Ворую мелочь, проливаю кофе, пачкаю одежду.
Девочка огорчённо посмотрела на него. Домовой подумал, что это ее не впечатлило, и решил зайти с козырей.
– Я даже драку однажды устроил! Представляешь!
– А что в этом хорошего?
– Ну как? Много.
– Но мама говорит...
– А ты не слушай маму! Просто попробуй напакостничать. Тебе понравится!
Девочка задумалась. Несколько минут пронеслось в молчании и....
– Хорошо! – твёрдо воскликнула девочка. – Но тогда ты попробуешь творить добро! Тебе понравится!
Домовые не творят добро. Идея была бессмысленной, но ему так осточертели эти монотонные рейсы. Почему бы и нет?
– А давай!
Девочка довольно улыбнулась и протянула руку.
– Меня Соня зовут.
– Домовой.
Рукопожатие. Сделка с дьяволом? Только кто из них дьявол?
У него была самая странная неделя в жизни. Он подкладывал в карманы деньги, освобождал место бабушкам и даже починил радио водителя. Теперь все дружно ездили под «Юмор-фм». Спасибо ему никто не сказал, и домовой решил, что быть добрым ему не нравится. Но потом он смотрел на просветленное лицо водителя и счастливых бабушек и думал, что это было приятно. Смотреть на чьё-то счастье. Руки, однако, чесались сделать какую-нибудь гадость.
Соня появилась внезапно. Мама опять пристроилась у окна, а она спокойно села рядом.
– Ну что, выполнила обещание?
– Да.
– И как?
– Это было... весело! – Соне было тяжело признать, что она не права. – Но если постоянно пакостничать, то становится гадко.
– Пффф. Ну а мне твоё добро совсем не...– он оглядел заметно похорошевший чистый автобус, – нуу...
– Как и мне, не всегда?
– Да.
Девочка весело рассмеялась.
– Получается, быть совсем правильной – скучно! А быть совсем вредной – неприятно. Тогда, можно совмещать!
Эта идея очень понравилась домовому. Но не так сильно! Вообще-то, очень сильно понравилось. Но он никогда бы не сказал это вслух.
– Ну, наверное...
– Вот и хорошо.
Конечно, я могла бы сказать, что домовой изменился. И стал добрым. Но это не сказки, а реальная жизнь. Так что, он изредка подстраивал радио, да подметал пол, а всё остальное время творил гадости. Ну, а Соня чаще стала попадать в угол и стоять там с обиженным видом. Наверняка, на неё плохо влияют сверстники. В любом случае, это неплохое продвижение для двух таких упрямых существ, как домовые и дети.

ПОЭЗИЯ

ФАНФИК

ПОДСЛУШАНО В ШКОЛЕ

КОМИКС