Автор: Tawiskara
День мух
рассказ по клипу Би-2 "Моя любовь"
– Не верится, что у нас получилось, – прошептал Лёва, глядя в окно.
Серый свет неверной дымкой остывающего дня колыхался в комнате.
Они лежали на кровати в обнимку и думали о завтрашнем дне.
Теперь у них была кровать, а не только старый матрас на полу. Теперь у них была комната, в комнате закрывалось окно и был кран, из которого текла вода. Было сделано все, чтобы они занимались своим делом.
Двое м-ученых, специализирующихся на разработке лекарств для м-людей. Несколько лет они прятали сетчатые крылья под белыми халатами, трудились, и лишь полгода назад получили признание, когда их вакцина от хрупкости костей спасла первую тысячу жизней. И тут же получили новый заказ. В мире, где население измеряется сотнями тысяч, тысяча, вырванная у смерти – это невероятно много.
После тридцатилетней войны выжило только десять процентов населения, при этом почти половина мутировала в м-людей. «Мух» – как презрительно называла их вторая половина. С более лёгким скелетом и крыльями они стали мобильнее. Мутации сделали м-людей устойчивее к изменившейся реальности: истончившемуся озоновому слою, вечному солнцу, ускорившемуся процессу гниения и разложения. Но м-люди стали уязвимее для своих более сильных бескрылых сородичей. Противясь эволюции, сохранившие человеческий облик, стали истреблять мух. Со временем мух осталось не больше пятнадцати процентов от всех выживших. Спасло от окончательного вымирания мух только то, что они были способны к полетам и пригодны для диверсионных вылазок.
Война не прекращалась. Не имела противника. Не имела смысла. Хоть и названа она была тридцатилетней, но длилась уже почти век. Седые черноглазые генералы, не знавшие в жизни ничего, кроме поля боя, нашли в истреблении друг друга смысл жизни. И летучие подрывники оказались им полезны.
По удачному стечению обстоятельств ли, или же в следствие гениального аналитического расчета, двое м-подростков смогли заняться наукой на благо выживших.
Когда всё начиналось, они были полны надежд. Талантливые и решительные. Выросшие в раскинувшейся между хрущёвок пустыне, где легче достать марганец, чем сахар.
Лёва в тот далёкий год смотрел на горящее море, болтал по горячему песку голыми ступнями и вытирал нос грязным рукавом, когда Шура вдруг сказал:
– Есть идея.
И достал из кармана маленькую баночку с черной краской. Так родился их план. Замаскироваться и попытать счастья. Навыки у них были. У них были книги и упорство. Методом проб и ошибок, переводя истершиеся этикетки и добывая реактивы самостоятельно, они давно развлекали себя химией. Это даже было прибыльно. Шутка ли – лучший самогон в городе. Амаретто, Абсент, вино, виски – они гнали все. А на полученные деньги закупали оборудование и экспериментировали. Но знания и навыки не котируются в мире, где за наличие крыльев травят дихлофосом. План Шурика был в том, чтобы спрятать крылья и сымитировать человеческую полуслепоту. Как ни странно, – сработало. А потом подвернулся госзаказ на разработку лекарств для диверсантов.
Даже после запроса от армии, м-ученых не допустили в лаборатории, а вот двух юнцов, трудов этих же учёных и начитавшихся, смявших крылья и накрасивших веки, – пустили.
С тех пор они занимались медициной. В мире, где население стремится разрушить само себя, созидание – редкость.
Незадолго после их знакомства Лёва привел Шуру к самодельному перегонному аппарату под предлогом наблюдения за экспериментом Белокрыльского. Но Шура понял, что эксперимент идёт не по написанному в учебнике алгоритму. Тогда они жутко извозились в реактивах и прожгли ботинки, но Шура привязался к этому пареньку с невероятным потенциалом. Мухи более хрупкие, чем люди – из-за облегченного скелета. Мухе трудно выстоять в драке с тренированным человеком. Они стали держаться вместе. Так, рука об руку, они и дошагали до дня, когда им выделили комнату, дали допуск в лабораторию, а их лекарства стали спасать жизни.
Поднявшись на локте, Шура почесал Лёвчика между крыльев, вызвав смешок. Сизый вечерний воздух дрогнул. Лёвчик глядел в окно. Было спокойно. Они тихо лежали в своей новой комнате и слушали звуки улицы. Лёва начал негромко напевать, как делал иногда во время работы в лаборатории, Шурик прижался к его волосам лицом, вдыхая запах пыли. Хоть и старались лабораторию содержать в чистоте, но, при повышенном содержании пыли в воздухе, поверхности слишком быстро становятся пригодны для рисования.
Накручивая на палец вьющиеся Лёвины прядки, Шура сказал:
– Завтра.
– Завтра, – согласился Лёва.
Он привстал, взял с табуретки гребешок и стал неторопливо расчёсывать Шурины волосы. После целого дня в тугом хвосте им требовался отдых.
Завтра они презентуют новый препарат, позволяющий людям видеть так же, как и мухам. Это была новая разработка. После нескольких удачных препаратов, улучшивших мухам жизнь, правительство затребовало ноу-хау, которое могло бы решить проблему со зрением среди человеческого населения. Пыль, ультрафиолет – все это быстро ухудшало зрение.
Лёва опустился на спину, ткнул Шуру по носу.
– Голову мыть будешь? – спросил он.
– Большой день, – Шура улыбнулся, – хотя, не думаю, что им будет интересно, чистая ли у меня голова. Лишь бы не глупая.
Он вспомнил, как раньше, ещё когда у них не было крана в квартире, они таскали воду бутылками и Лёва поливал его из лейки, чтобы Шура мог промыть свои непрактично длинные волосы.
Шура положил Лёве руку на живот, скользнул, обхватывая, повалился сверху.
– Ты чего? – спросил Лёва, поглаживая его по спине.
– У нас получилось, – прошептал Шура.
Лёва улыбнулся, не размыкая объятий.
Воздух в комнате струился серебряными струнами, наигрывал какие-то далёкие и старые мелодии, грустью отдававшиеся в груди.
Так в обнимку, соединившись лбами, они и уснули.
Презентация состоялась в здании сохранившегося института. Правое его крыло было превращено в общежитие для немногочисленных учёных.
Раньше Шура и Лёва жили на чердаке в многоэтажке, куда добирались отчасти по воздуху. Если двигаться вдоль пожарных лестниц, то почти не сдувало. Старые мухи смотрели на них с завистью: кому-то ломали за жизнь крылья, кто-то просто терял способность летать. В армии мух плохо кормили, чтобы они не тяжелели. Многие падали в море, от слабости, не справившись с потоком воздуха. Благодаря стойкости к местному климату, не разбившиеся о воду, выживали в том, что ещё лет сто назад было водой, а ныне почти на треть состояло из технических отходов и горючего. Но выплывших называли предателями. Поговаривали, что где-то есть целый архипелаг, на котором живут только мухи.
После устройства в институт, вопросы были, конечно, но, если работать над изучением м-людей, только дурак не научится маскироваться. Шуре в этом плане повезло больше – глаза у него были человеческие, карие, а вот у Лёвы типично мушиные, почти прозрачные. Всякое бывало. Однажды, года три назад, они проспали и забыли вымазать глаза в имитировавшей заражение краске. Пришлось врать про тестирование нового препарата для людей. Так и засветилась эта идея.
Полковник Тапкин, одетый по форме в блестящие бирюзовые штаны и серую жилетку со множеством карманов, с серьезным лицом наблюдал за ходом демонстрации. Сержант Газеткин фотографировал.
Полковник Тапкин, не единожды контуженный, был слеповат, глуховат, страдал приступами паранойи и слабостью памяти. Но был решителен и в бою бесстрашен. Порой, правда, забывал против кого воюет. Поэтому и сослан был курировать медиков. Для надёжности приставили к нему Газеткина, щуплого, но дело свое знающего и крепко следившего за поведением Тапкина.
– Мухины? – внезапно подозрительно спросил полковник.
– Никак нет! – ответил Лёва.
– Мушкаридзе?
– Никак нет, Лев Человеков и Александр Антропов.
Полковник ощутимо расслабился. Газеткин зыркнул на них и снова щёлкнул затвором казённой мыльницы.
– А, тогда ясно. Вы бы, учёные, чем глазные капли капать, придумали бы, что делать с желудочной слабостью у летчиков.
Газеткин закивал.
– Когда перестанут их консервированной фасолью кормить перед вылетами, тогда и пройдет желудочная слабость. Консервам же сто лет в обед, – пробормотал Шура, отвернувшись к мензуркам.
Лёва негромко хихикнул.
Когда закончилась презентация, они вышли на крышу, остановились, глядя в небо. Горящие полосы от сбитых самолётов чертили его, играли в небесный бой. Небо горело. Как и вчера. Как и много лет до этого. Над городом была мертвящая пустота, а ближе к морю облака разбивали боевые самолёты.
Толкаясь и смеясь, они сняли халаты, бросили у кабины лифта. Шура подошёл к Лёве, расстёгивая сжимающий крылья корсет, повернулся спиной, дожидаясь, когда Лёва освободит и его крылья.
– Ну что, старая развалина, не забыл ещё, как летать?
Лёвчик толкнул его в плечо. Крылья, многими годами приученные к таким стеснениям, слушались плохо. Мало ли, что может случиться. Они не часто устраивали пролетки. Но вдвоем не страшно, а если падать – то вместе.
Они встали вместе на край, горячий ветер гладил жаркими ладонями лицо. Обменялись взглядами, взялись за руки и взлетели.
Серый свет неверной дымкой остывающего дня колыхался в комнате.
Они лежали на кровати в обнимку и думали о завтрашнем дне.
Теперь у них была кровать, а не только старый матрас на полу. Теперь у них была комната, в комнате закрывалось окно и был кран, из которого текла вода. Было сделано все, чтобы они занимались своим делом.
Двое м-ученых, специализирующихся на разработке лекарств для м-людей. Несколько лет они прятали сетчатые крылья под белыми халатами, трудились, и лишь полгода назад получили признание, когда их вакцина от хрупкости костей спасла первую тысячу жизней. И тут же получили новый заказ. В мире, где население измеряется сотнями тысяч, тысяча, вырванная у смерти – это невероятно много.
После тридцатилетней войны выжило только десять процентов населения, при этом почти половина мутировала в м-людей. «Мух» – как презрительно называла их вторая половина. С более лёгким скелетом и крыльями они стали мобильнее. Мутации сделали м-людей устойчивее к изменившейся реальности: истончившемуся озоновому слою, вечному солнцу, ускорившемуся процессу гниения и разложения. Но м-люди стали уязвимее для своих более сильных бескрылых сородичей. Противясь эволюции, сохранившие человеческий облик, стали истреблять мух. Со временем мух осталось не больше пятнадцати процентов от всех выживших. Спасло от окончательного вымирания мух только то, что они были способны к полетам и пригодны для диверсионных вылазок.
Война не прекращалась. Не имела противника. Не имела смысла. Хоть и названа она была тридцатилетней, но длилась уже почти век. Седые черноглазые генералы, не знавшие в жизни ничего, кроме поля боя, нашли в истреблении друг друга смысл жизни. И летучие подрывники оказались им полезны.
По удачному стечению обстоятельств ли, или же в следствие гениального аналитического расчета, двое м-подростков смогли заняться наукой на благо выживших.
Когда всё начиналось, они были полны надежд. Талантливые и решительные. Выросшие в раскинувшейся между хрущёвок пустыне, где легче достать марганец, чем сахар.
Лёва в тот далёкий год смотрел на горящее море, болтал по горячему песку голыми ступнями и вытирал нос грязным рукавом, когда Шура вдруг сказал:
– Есть идея.
И достал из кармана маленькую баночку с черной краской. Так родился их план. Замаскироваться и попытать счастья. Навыки у них были. У них были книги и упорство. Методом проб и ошибок, переводя истершиеся этикетки и добывая реактивы самостоятельно, они давно развлекали себя химией. Это даже было прибыльно. Шутка ли – лучший самогон в городе. Амаретто, Абсент, вино, виски – они гнали все. А на полученные деньги закупали оборудование и экспериментировали. Но знания и навыки не котируются в мире, где за наличие крыльев травят дихлофосом. План Шурика был в том, чтобы спрятать крылья и сымитировать человеческую полуслепоту. Как ни странно, – сработало. А потом подвернулся госзаказ на разработку лекарств для диверсантов.
Даже после запроса от армии, м-ученых не допустили в лаборатории, а вот двух юнцов, трудов этих же учёных и начитавшихся, смявших крылья и накрасивших веки, – пустили.
С тех пор они занимались медициной. В мире, где население стремится разрушить само себя, созидание – редкость.
Незадолго после их знакомства Лёва привел Шуру к самодельному перегонному аппарату под предлогом наблюдения за экспериментом Белокрыльского. Но Шура понял, что эксперимент идёт не по написанному в учебнике алгоритму. Тогда они жутко извозились в реактивах и прожгли ботинки, но Шура привязался к этому пареньку с невероятным потенциалом. Мухи более хрупкие, чем люди – из-за облегченного скелета. Мухе трудно выстоять в драке с тренированным человеком. Они стали держаться вместе. Так, рука об руку, они и дошагали до дня, когда им выделили комнату, дали допуск в лабораторию, а их лекарства стали спасать жизни.
Поднявшись на локте, Шура почесал Лёвчика между крыльев, вызвав смешок. Сизый вечерний воздух дрогнул. Лёвчик глядел в окно. Было спокойно. Они тихо лежали в своей новой комнате и слушали звуки улицы. Лёва начал негромко напевать, как делал иногда во время работы в лаборатории, Шурик прижался к его волосам лицом, вдыхая запах пыли. Хоть и старались лабораторию содержать в чистоте, но, при повышенном содержании пыли в воздухе, поверхности слишком быстро становятся пригодны для рисования.
Накручивая на палец вьющиеся Лёвины прядки, Шура сказал:
– Завтра.
– Завтра, – согласился Лёва.
Он привстал, взял с табуретки гребешок и стал неторопливо расчёсывать Шурины волосы. После целого дня в тугом хвосте им требовался отдых.
Завтра они презентуют новый препарат, позволяющий людям видеть так же, как и мухам. Это была новая разработка. После нескольких удачных препаратов, улучшивших мухам жизнь, правительство затребовало ноу-хау, которое могло бы решить проблему со зрением среди человеческого населения. Пыль, ультрафиолет – все это быстро ухудшало зрение.
Лёва опустился на спину, ткнул Шуру по носу.
– Голову мыть будешь? – спросил он.
– Большой день, – Шура улыбнулся, – хотя, не думаю, что им будет интересно, чистая ли у меня голова. Лишь бы не глупая.
Он вспомнил, как раньше, ещё когда у них не было крана в квартире, они таскали воду бутылками и Лёва поливал его из лейки, чтобы Шура мог промыть свои непрактично длинные волосы.
Шура положил Лёве руку на живот, скользнул, обхватывая, повалился сверху.
– Ты чего? – спросил Лёва, поглаживая его по спине.
– У нас получилось, – прошептал Шура.
Лёва улыбнулся, не размыкая объятий.
Воздух в комнате струился серебряными струнами, наигрывал какие-то далёкие и старые мелодии, грустью отдававшиеся в груди.
Так в обнимку, соединившись лбами, они и уснули.
Презентация состоялась в здании сохранившегося института. Правое его крыло было превращено в общежитие для немногочисленных учёных.
Раньше Шура и Лёва жили на чердаке в многоэтажке, куда добирались отчасти по воздуху. Если двигаться вдоль пожарных лестниц, то почти не сдувало. Старые мухи смотрели на них с завистью: кому-то ломали за жизнь крылья, кто-то просто терял способность летать. В армии мух плохо кормили, чтобы они не тяжелели. Многие падали в море, от слабости, не справившись с потоком воздуха. Благодаря стойкости к местному климату, не разбившиеся о воду, выживали в том, что ещё лет сто назад было водой, а ныне почти на треть состояло из технических отходов и горючего. Но выплывших называли предателями. Поговаривали, что где-то есть целый архипелаг, на котором живут только мухи.
После устройства в институт, вопросы были, конечно, но, если работать над изучением м-людей, только дурак не научится маскироваться. Шуре в этом плане повезло больше – глаза у него были человеческие, карие, а вот у Лёвы типично мушиные, почти прозрачные. Всякое бывало. Однажды, года три назад, они проспали и забыли вымазать глаза в имитировавшей заражение краске. Пришлось врать про тестирование нового препарата для людей. Так и засветилась эта идея.
Полковник Тапкин, одетый по форме в блестящие бирюзовые штаны и серую жилетку со множеством карманов, с серьезным лицом наблюдал за ходом демонстрации. Сержант Газеткин фотографировал.
Полковник Тапкин, не единожды контуженный, был слеповат, глуховат, страдал приступами паранойи и слабостью памяти. Но был решителен и в бою бесстрашен. Порой, правда, забывал против кого воюет. Поэтому и сослан был курировать медиков. Для надёжности приставили к нему Газеткина, щуплого, но дело свое знающего и крепко следившего за поведением Тапкина.
– Мухины? – внезапно подозрительно спросил полковник.
– Никак нет! – ответил Лёва.
– Мушкаридзе?
– Никак нет, Лев Человеков и Александр Антропов.
Полковник ощутимо расслабился. Газеткин зыркнул на них и снова щёлкнул затвором казённой мыльницы.
– А, тогда ясно. Вы бы, учёные, чем глазные капли капать, придумали бы, что делать с желудочной слабостью у летчиков.
Газеткин закивал.
– Когда перестанут их консервированной фасолью кормить перед вылетами, тогда и пройдет желудочная слабость. Консервам же сто лет в обед, – пробормотал Шура, отвернувшись к мензуркам.
Лёва негромко хихикнул.
Когда закончилась презентация, они вышли на крышу, остановились, глядя в небо. Горящие полосы от сбитых самолётов чертили его, играли в небесный бой. Небо горело. Как и вчера. Как и много лет до этого. Над городом была мертвящая пустота, а ближе к морю облака разбивали боевые самолёты.
Толкаясь и смеясь, они сняли халаты, бросили у кабины лифта. Шура подошёл к Лёве, расстёгивая сжимающий крылья корсет, повернулся спиной, дожидаясь, когда Лёва освободит и его крылья.
– Ну что, старая развалина, не забыл ещё, как летать?
Лёвчик толкнул его в плечо. Крылья, многими годами приученные к таким стеснениям, слушались плохо. Мало ли, что может случиться. Они не часто устраивали пролетки. Но вдвоем не страшно, а если падать – то вместе.
Они встали вместе на край, горячий ветер гладил жаркими ладонями лицо. Обменялись взглядами, взялись за руки и взлетели.
Иллюстрация: Tawiskara
